Все приключения мушкетеров - Александр Дюма

– Повторяю, что вы делаете дурно; что мы будем делать двое с одною лошадью? я не могу сесть за вами, как это сделали сыновья Аймона, потерявшие брата; а вы не захотите унизить меня, поехавши шагом рядом со мной на таком великолепном скакуне. Что касается до меня, я бы взял деньги не задумавшись ни на минуту: они нам нужны для возвращения в Париж.

– А мне все-таки хочется взять лошадь, Атос.

– Напрасно, мой друг; лошадь может споткнуться и испортить себе ногу, может есть из яслей, из которых ела большая лошадь, и заразиться и тогда лошадь или сто пистолей погибли; да кроме того, хозяин должен кормить свою лошадь тогда как сто пистолей кормят своего хозяина.

– А как же мы возвратимся?

– На лошадях наших лакеев; по наружности нашей всякий узнает, что мы порядочные люди.

– Хороши мы будем на этих клячах, тогда как Портос и Арамис будут рисоваться на своих конях!

– Арамис! Портос! сказал Атос и засмеялся.

Д’Артаньян не понимал причины этого смеха и потому спросил:

– Что такое?

– Ничего, ничего, продолжайте, сказал Атос.

– Так по вашему мнению…

– Нужно взять сто пистолей, д’Артаньян, с ними мы отлично проживем до конца месяца; мы перенесли много трудов и потому не худо было бы немножко отдохнуть.

– Отдохнуть, мне? нет, Атос, я сейчас же отправляюсь в Париж отыскивать мою несчастную женщину.

– Хорошо, так неужели вы думаете, что лошадь будет вам при этом полезнее луидоров? возьмите сто пистолей, мой друг, возьмите.

Д’Артаньяну нужно было только представить убедительную причину, чтобы он согласился. А эта причина показалась ему вполне убедительною. Впрочем не соглашаясь так долго с Атосом, он уже боялся показаться ему эгоистом и потому уступил и взял сто пистолей, которые англичанин тотчас же отсчитал ему.

После этого они думали только об отъезде. Они взяли лошадей Планше и Гримо, а слуги их пошли пешком, неся седла на головах.

Как ни плохи были лошади наших друзей, но все-таки скоро опередили пеших слуг и прибыли в Кревкёр. Издали они заметили Арамиса, меланхолически облокотившегося на окно и смотревшего в даль.

– Эй, Арамис, что вы там делаете? закричали друзья.

– А, это вы! отвечал он; – размышлял о том, с какою быстротой исчезают блага этого мира, а моя английская лошадь, удалявшаяся постепенно и исчезнувшая в облаке пыли, служила живым изображением непрочности всего земного. Вся наша жизнь заключается в трех словах: было, есть, будет.

– Что же значат собственно эти слова? спросил д’Артаньян, опасаясь, что тот сказал правду.

– Это значит, что меня обманули. Мне дали шестьдесят луидоров за лошадь, которая, судя по ее бегу, может делать по пяти миль в час рысью.

Д’Артаньян и Атос захохотали.

– Любезный д’Артаньян, сказал Арамис, – не сердитесь на меня, пожалуйста; нужда не знает законов, впрочем, я довольно наказан, потому что этот проклятый барышник надул меня, по крайней мере на пятьдесят луидоров. А вы очень бережливы, вы едете на лошадях своих лакеев, а ваших дорогих лошадей ведут за повода шагом и с отдыхами.

В эту минуту фургон, ехавший по Амиенской дороге, остановился и из него вышли Планше и Гримо, с седлами на головах. Пустой фургон возвращался в Париж, и они уговорились с кучером, вместо платы за провоз, поить его всю дорогу.

– Это что значит, сказал Арамис, – одни только седла?

– Теперь понимаете? сказал Атос.

– Друзья мои, и со мной случилось то же самое; по инстинкту, я сохранил седло. Эй Базен, принеси мое седло и положи его вместе с седлами этих господ.

– А куда девались ваши богословы? спросил д’Артаньян.