Все приключения мушкетеров - Александр Дюма

Впрочем к д’Артаньяну никто не приходил, кроме трех мушкетеров. Они пустились в розыски, каждый отдельно, но ничего не открыли. Атос даже спрашивал де-Тревиля, и это очень удивило его капитана, потому что Атос обыкновенно был крайне молчалив. Но де-Тревиль ничего не знал, кроме того, что когда он в последний раз видел кардинала, короля и королеву, то кардинал имел вид очень озабоченный, король был беспокоен, а по красным глазам королевы видно было, что она или худо спала, или плакала. Но это последнее обстоятельство мало его поразило, потому что королева, со времени своего замужества, часто не спала и плакала.

Де-Тревиль советовал Атосу, во всяком случае, верно служить королю и особенно королеве, и передать такую же просьбу его товарищам.

Что касается до д’Артаньяна, то он не выходил из дому. Он обратил свою комнату в обсерваторию. Из окон он видел всех, кто приходил и попадался в засаду; притом, сняв доски в полу, он через простой потолок, отделявший его от комнаты внизу, где происходили допросы, слышал все происходившее между инквизиторами и обвиненными.

Допросы, предшествуемые подробным обыском арестуемых лиц, происходили почти всегда следующим образом:

– Не давала ли вам госпожа Бонасиё какой-нибудь вещи для передачи мужу ее, или кому-нибудь другому?

– Не давал ли вам г. Бонасиё какой-нибудь вещи для передачи его жене, или кому-нибудь другому?

– Не доверяли ли Бонасиё, или жена его, вам чего-нибудь на словах?

– Если бы они знали что-нибудь, то не спрашивали бы таким образом, сказал сам себе д’Артаньян. Что же они хотят узнать? Не находится ли герцог Бокингем в Париже и не имел ли он или не должен ли иметь свидание с королевой?

Д’Артаньян остановился на этой мысли, которая, судя по всему слышанному им, была очень вероятна.

Между тем мышеловка продолжала действовать и бдительность д’Артаньяна также.

На другой день после арестования несчастного Бонасиё, вечером, когда Атос ушел от д’Артаньяна, чтобы отправиться к де-Тревилю, в девять часов, когда Планше принимался приготовлять постель, раздался стук в дверь с улицы; тотчас дверь отворилась и опять затворилась: кто-то попался в мышеловку.

Д’Артаньян бросился к тому месту, где пол был разобран, лег и начал прислушиваться.

Раздались крики, потом стоны, которые старались заглушить. Допроса не было.

– Черт возьми, подумал д’Артаньян, это кажется женщина: ее обыскивают, она противится, против нее употребляют силу, – какая низость!

И д’Артаньян, при всем своем благоразумии, едва не вмешался в сцену, происходившую внизу.

– Но я вам говорю, что я хозяйка дома, господа; я вам говорю, что я г-жа Бонасиё; я вам говорю, что я служу королеве, кричала несчастная женщина.

– Г-жа Бонасиё, бормотал д’Артаньян; неужели я буду так счастлив, что найду то, чего все ищут?

– Вас-то именно мы и ожидали, сказали допрощики.

Голос более и более заглушался; послышалось как будто происходила борьба. Жертва противилась на столько, на сколько женщина может противиться четырем мужчинам.

– Простите, господа, прост… бормотал голос, потом слышны были только непонятные звуки.

– Они завязывают ей рот, они хотят тащить ее, сказал д’Артаньян, вскакивая. Шпагу, а, вот она! Планше!

– Что прикажете?

– Беги за Атосом, Портосом и Арамисом. Один из трех вероятно дома, а может быть, все. Пусть они возьмут шпаги и бегут сюда. Ах, я вспомнил. Атос у де-Тревиля.

– Но куда же вы идете?

– Я спущусь через окно, сказал д’Артаньян, чтобы поспеть скорее; положи доски, вымети пол, ступай через дверь и беги, куда я тебе сказал.

– О, вы убьетесь, сказал Планше.

– Молчи, дурак, отвечал д’Артаньян. И ухватившись за раму окна, он спустился вниз: к счастью первый этаж был не высок и он упал без ушиба.

Потом тотчас начал стучать в дверь; ворча про себя:

– Дам поймать себя в мышеловку и горё кошкам, которые нападут на такую мышь.