Украдкой он поглядывал, сколько всадников уже прошли мимо. Они двигались медленно, и напряжение было невыносимым, но сиракузцы по-прежнему обсуждали поваленный дуб. Пять всадников провели своих коней, потом десять, потом двадцать. Мало кто даже поглядывал в сторону кустов у дороги. «Вот и хорошо», – нервно подумал Квинт, больше чем когда-либо сосредоточившись на сложенных ветвях, служивших укрытием ему и его товарищам.

Около тридцати всадников перешли на другую сторону, когда ранее чихнувший гастат снова судорожно зажал нос. Коракс мгновенно вскочил, бросился к нему и прижал подол своей туники к его лицу.

Квинт невольно улыбнулся. Улыбку он заметил и на лице Урция. Мысль о соплях на одежде Коракса бросала вызов воображению. Квинт не сомневался, что несчастный солдат дорого заплатит за свою ошибку. Если останется в живых. Божьей милостью, останемся оба.

Чхи! Попытка Коракса заглушить звук чихания не увенчалась успехом. Гастат в ужасе посмотрел на центуриона, но тот, сжав челюсти, глядел на дорогу. Сердце Квинта снова заколотилось в бешеном ритме. Как и у всех прочих.

Следующим мимо дерева должен был пройти приземистый всадник с красивым чалым конем. Однако вместо того, чтобы двинуться вперед, он посмотрел в их направлении. «Ужас! – подумал Квинт. – Он услышал…» Его взгляд переместился на центуриона, который замер в неподвижности, как статуя. Всадник посмотрел снова и, нахмурившись, сказал по-гречески человеку позади себя:

– Посмотри налево. Кусты примерно в двадцати шагах не кажутся тебе сложенными?

Проклятье! Он открыл рот, чтобы предупредить Коракса…

– Дротики! Целься выше! БРОСИЛИ! – заревел центурион.

Квинт встал, размахнулся и резким движением метнул свой пилум. Он не пытался поразить какую-то определенную цель. Когда вражеские солдаты заполняли дорогу, в этом не было нужды. Вместе с его дротиком в воздух взлетели сорок других – прекрасное и смертельное зрелище. Раздались команды с другой стороны поваленного дерева и из кустов над дорогой, и еще один град пилумов обрушился на сиракузцев через два удара сердца после первого. Донеслись крики и конское ржанье, тогда Коракс приказал сделать второй залп. Квинт запустил дротик в небо, молясь, что он тоже найдет свою цель. Следующее движение было машинальным: бормоча очередную молитву, достать меч, поднять щит. Все сделали то же самое.

– Открыть щели! – взревел Коракс. – Те, кто слева, двигаться первыми, за ними те, кто справа. Рассыпаться. Бей ублюдков! ВПЕРЕД!

Квинт и Урций оказались среди гастатов, нападавших первыми. Им пришлось двигаться вереницей к «воротам», и движение ощущалось медленным, слишком медленным. Однако через мгновение они уже были снаружи и построились в неровную линию. Все вприпрыжку бросились вперед. Ветки хлестали по лицу, а неровная местность замедляла бег, но легионеров было не остановить. Их захватили возбуждение и ужас боя.

– Рим! – закричал Квинт, и Урций подхватил его крик.

– РИМ! РИМ! РИМ! – завопили в ответ гастаты с другой стороны.

Они быстро преодолели двадцать шагов. Когда Квинт увидел открывшуюся перед ним картину, его охватило воодушевление. На дороге царил хаос. Залпы дротиков произвели наибольший эффект на лошадей. Кони без всадников неуклюже топали, некоторые раненые, другие нет, но почти все вышли из-под контроля. Несколько лошадей упали, ржа от боли и колотя копытами. Многие всадники были все еще верхом, но у них не осталось пространства для маневра. Перед ними маячил огромный дуб, а сзади напирала масса пехоты.

Конница больше не представляла военной силы. Нужно вызвать панику среди остальных сиракузцев, подумал Квинт. Если они поймут, что превосходят напавших числом, дело плохо.

– Туда! – он указал на вражескую пехоту и бросился вперед.

Урций с полудюжиной товарищей последовали за ним.