– А где ваши саламандры? – спросил пан Повондра.

– В ванне, где ж еще, – зевая, сказала толстая дама.

– Не бойся, Франтик, – сказал Повондра-отец и подошел к ванне.

В воде неподвижно лежало что-то черное, размером со старого сома, только кожа на его затылке немного поднималась и опять сдувалась.

– Ну вот, это та самая допотопная саламандра, о которой – помнишь? – много писали газеты! – назидательно произнес Повондра-отец, пытаясь ничем не выдать своего разочарования. («Опять меня обвели вокруг пальца, – думал он, – но мальчишке-то ни к чему об этом знать. Целых три кроны в трубу вылетели!»)

– Папа, а почему она в воде? – спросил Франтик.

– Потому что саламандры живут в воде, понимаешь?

– Папа, а что она ест?

– Рыбу ест и все такое, – отвечал Повондра-отец (ну, что-то же она есть должна).

– А почему она такая противная? – не отставал Франтик.

Пан Повондра не знал, что сказать, но тут в шатер как раз вошел маленький человечек.

– Прошу вас, дамы и господа! – хриплым голосом начал он.

– У вас что, только одна саламандра? – с упреком спросил пан Повондра. (Если были бы хотя бы две, – подумал он, – то, пожалуй, были бы в расчете, а так…»)

– Вторая сдохла, – ответил человечек. – Так вот, дамы и господа! Перед вами знаменитый Андрей, редкая и ядовитая рептилия с австралийских островов. У себя на родине он достигает человеческого роста и ходит на двух ногах. Эй, ты! – сказал он и ткнул прутом в то черное и безжизненное, что неподвижно лежало в ванне.

Черное зашевелилось и начало с трудом вылезать из-под воды. Франтик попятился, но пан Повондра крепко сжал его руку: не бойся, я тут, с тобой.

И вот оно стоит на задних лапах, а передними опирается о край ванны. Жабры на затылке судорожно бьются друг о друга, черная пасть с трудом ловит воздух. Обвисшая кожа ободрана до крови и усеяна язвами, круглые лягушачьи очи иногда как будто в приступе боли закрываются пленчатыми нижними веками.

– Как вы можете заметить, дамы и господа, – продолжал хрипеть человечишка, – это животное живет в воде, поэтому у него есть жабры и легкие, которыми оно дышит, вылезая на берег. На задних лапах у него по пять пальцев, на передних – по четыре, и оно умеет брать ими разные предметы. На!

Животное сжало прут в пальцах и протянуло его вперед, держа перед собой, подобно шутовскому скипетру.

– Еще оно может завязать узел на веревке, – объявил человечек, взял у саламандры прут и дал ей грязную веревку.

Та какое-то время повертела ее в пальцах, а потом действительно завязала узел.

– А еще она умеет стучать в барабан и танцевать, – проквохтал человечек и дал животному детский барабан и палочку.

Саламандра несколько раз ударила палочкой по барабану, крутя при этом верхней половиной тела, и наконец выронила палочку в воду.

– Ах ты тварь! – разозлился мужик и вытащил палочку из воды.

– А еще это животное, – торжественно возвысил он голос, – столь умно и талантливо, что способно говорить по-человечески. – Тут он захлопал в ладоши.

– Guten Morgen… – проскрипело животное, болезненно моргая нижними веками. – Добрый день.

Пан Повондра, можно сказать, перепугался, но на Франтика никакого особого впечатления это не произвело.

– Что надо сказать любезнейшей публике? – строго спросил хозяин саламандру.

– Приветствую вас, – поклонилась она; жабры ее судорожно сокращались.

– Willkommen. Ben venuti.

– Считать ты умеешь?

– Умею.

– Сколько будет шестью семь?

– Сорок два, – с трудом проквакала саламандра.

– Смотри, Франтик, – назидательно сказал Повондра-отец, – как хорошо она выучилась считать.

– Дамы и господа! – прокукарекал мужик. – Вы можете сами задавать вопросы!

– Ну, Франтик, спроси ее о чем-нибудь, – подзадоривал сына пан Повондра.

Франтик в смущении замялся.