Космическая Одиссея (сборник) - Артур Кларк (1982, 1988)

Теперь Камински, Уайтхед и Хантер долетят до Сатурна раньше его, но не раньше Фрэнка Пула. Почему-то эта мысль принесла ему странное, горькое удовлетворение.

Он не стал проверять, уцелела ли после аварии система управления искусственным сном в оставшихся ячейках гипотермической камеры. От этого, возможно, в последнем счете будет зависеть его жизнь, но он решил, что это дело подождет до выхода корабля на конечную орбиту. Мало ли что до тех пор может случиться!

Боумен подумал и о другой возможности: не сумеет ли он за счет жесткого распределения запасов дождаться второго корабля, вовсе не прибегая к спячке? Правда, следом возникал другой вопрос, куда более трудный: сможет ли он, оставшись в живых, уцелеть также и психически…

Он пытался прогнать всякие мысли о столь далеком будущем и сосредоточиться на неотложных задачах. Не торопясь, занимался уборкой на корабле, проверял работу всех систем, обсуждал с Землей различные технические затруднения – словом, работал, отводя на сон как можно меньше времени.

В первые недели после аварии он лишь урывками мог поразмыслить над той великой тайной, навстречу которой неотвратимо нес его корабль, но забыть о ней не мог ни на минуту.

Наконец, когда на корабле вновь установился будничный, автоматический ритм жизни, хотя эти будни и требовали от Боумена неусыпной бдительности, нашлось время изучить материалы, переданные Землей. Не раз и не два он прокручивал видеозапись, сделанную, когда монолит ЛМА-1 впервые за три миллиона лет приветствовал восход Солнца. Он смотрел на фигурки в скафандрах, толпившиеся вокруг, и не мог удержаться от улыбки, глядя, как смешно испугались они, когда монолит послал к звездам свой сигнал, мощью электронного голоса парализовавший их радиосвязь.

С тех пор черный монолит не проявлял никаких признаков активности. Его изолировали от света, затем осторожно открывали доступ к нему солнечным лучам, но никакой реакции не последовало. Вскрыть его или надрезать не пытались, отчасти из сугубо научной осторожности, но в не меньшей мере из опасения возможных последствий.

Магнитное поле монолита, которое помогло его обнаружить, исчезло в то самое мгновение, когда раздался сигнал. Некоторые специалисты высказали предположение, что это поле генерировалось мощным током, который циркулировал в каком-то сверхпроводнике, не затухая на протяжении всех бесчисленных веков и сохраняя энергию до момента, когда она потребуется. Несомненно одно: в этой черной глыбе таился какой-то внутренний источник энергии; количество солнечной энергии, поглощенное ею за короткое время, прошедшее после восхода солнца, не могло дать сигнал такой мощности.

Бесконечные споры завязывались вокруг одного любопытного, хотя, может быть, и не столь существенного обстоятельства. Монолит был высотой 3,375 метра, а поперечное сечение его равнялось 1,5 × 0,375 метра. Тщательные замеры показали, что отношение сторон этого черного параллелепипеда составляло 1:4:9, то есть равнялось отношению квадратов первых трех целых чисел.

Никаких убедительных объяснений этому найти не удалось, но вряд ли тут была случайность – пропорции были настолько точны, что самые тонкие измерения не могли найти в них погрешности. Вся современная техника Земли не была бы в силах изготовить подобный блок, пусть даже абсолютно инертный, из какого угодно материала с такой фантастической точностью, и мысль об этом не способствовала излишней самоуверенности. Геометрическое совершенство монолита воспринималось людьми как некий безмолвный вызов, оно поражало не меньше, чем другие свойства загадочной находки.

С каким-то странно отрешенным интересом выслушал Боумен и запоздалые извинения Земли за ошибки в программе. В голосах, доносившихся из Центра управления, ему слышались виноватые нотки, он легко мог представить себе, как там обвиняли и попрекали друг друга те, кто отвечал за подготовку экспедиции.