Но даже в этом случае можно приписать другим устоявшиеся представления, просто поставив себя на их место. К примеру, мы с вами можем по отдельности зайти в гостиничный номер и выйти оттуда — а затем я расскажу вам на основании собственных впечатлений о том, что вы, по моему мнению, там видели. Я буду рассуждать так: поскольку мы оба были в одной и той же комнате, вы, вероятно, видели то же, что и я. Однако это не обязательно так. Вы могли находиться в комнате с закрытыми глазами, в ней могло что-то измениться — и тогда я ошибусь в своем описании. Для подлинной ментализации необходимо понимать, что другой человек может иметь отличные от ваших взгляды — и вообще может придерживаться совершенно иных представлений о состоянии мира. Иными словами, лакмусовой бумажкой подлинной ментализации служит понимание того, что человек может придерживаться ложных представлений.

Рассмотрим следующий эксперимент. Если бы я показал вам конфетную коробку с соответствующей надписью на ней и спросил, что внутри, вы, скорее всего, ответили бы: «Конфеты». Однако если бы я открыл коробку и показал вам лежащие в ней карандаши, вы, по идее, были бы немного удивлены и, возможно, испытали бы легкое раздражение, поскольку рассчитывали полакомиться. Если я теперь спрошу вас, что, по-вашему, первоначально было в коробке, вы ответите: «Конфеты», — потому что уже поняли, что ваше первое представление оказалось ложным. Это может показаться тривиальным, но трехлетние дети в большинстве своем дают неверный ответ и утверждают, что, по их мнению, в коробке и раньше были карандаши. Они как будто полностью переписывают историю, чтобы подогнать ее под то, что им теперь наверняка известно. Они не понимают, что их представление было ложным. Понимание того, что человек может ошибаться, — часть способности, известной как теория сознания, и дети постепенно научаются оперировать все более сложным набором представлений о сознании других людей.

Если трехлетние дети не в состоянии понять, что ошибались сами, то неудивительно, что они не могут и приписать ложные представления другим. Если я спрошу вас, что ответит другой человек на тот же вопрос о содержимом коробки, то вы без труда сообразите, что он тоже ответит: «Конфеты». Вы можете посмотреть на вещи с позиции этого человека и понять, что у него тоже возникнет ложное представление. Трехлетние дети, опять же, дают неверный ответ и говорят: «Карандаши». Они как будто не могут встать на место другого.

Когда маленькие дети ведут себя подобным образом, говорят, что они эгоцентричны, потому что смотрят на мир исключительно с собственной позиции. Если показать маленькому ребенку построенную на столе модель горной гряды с различными ориентирами и зданиями, а затем попросить выбрать фотографию, соответствующую тому, что он видит перед собой, трехлетний ребенок правильно выберет ту, что соответствует виду с его ракурса. Однако, если попросить его выбрать фотографию, соответствующую тому, что видит человек, сидящий с противоположной стороны стола, ребенок, как правило, вновь выбирает «свою».

Маленькие дети не могут с легкостью сформировать мысленную картину мира с точки зрения другого человека. В классической демонстрации таких ложных представлений участвуют две куклы, Салли и Энн. Разыгрывается сценка: у Салли есть стеклянный шарик, который она, прежде чем попрощаться с Энн и уйти из дома, кладет в игрушечный комод. Пока ее нет, Энн перекладывает шарик из комода в кухонный шкафчик под раковиной. Ребенка спрашивают, где Салли будет искать шарик, когда вернется домой. Взрослые с легкостью понимают, что Салли будет искать шарик в комоде, там, куда сама положила. В конце концов, она не знает, что Энн переложила шарик, и она ведь не экстрасенс! Но трехлетний ребенок опять проваливает тест и говорит, что Салли будет искать шарик в кухонном шкафчике.