Путь Чёрной молнии - Теущаков Александр Александрович

— Возьмите офицера, он тяжело ранен. Этот тоже, но он заключенный — активист. Третий погиб, к ноге привязана записка, там все его данные.

Майор приказал Сашке и остальным заключенным покинуть помещение превратной комнаты, только после того, как они вышли, солдаты, открыв решетки, забрали пострадавших и погибшего.

Со стороны свободы раздались гневные выкрики:

— Сволочи, вы еще ответите за то, что натворили. Звери недобитые!

Сашка стоял около крыльца и недоумевал: «Вроде доброе дело сделали, отдали раненного лейтенанта. Наверно мы со стороны кажемся им зверьми». Он пожал плечами, и тяжело вздохнув, уныло побрел к главному костяку восставших.

Дрон и блатные, проводив погибшего, организовали общий сход зоны. Теперь в состав комитета восставших вошли многие мужики, принявшие активное участие в отражении атак штурмующих.

Звеньевые доложили, что в промзоне найдены на складе еще две бочки с бензином. Мужики наготовили добавочно штырей, но только механическим способом: в промзоне, как и в жилзоне, тоже отсутствовал свет. Самодельных бомб осталось немного: всего пять, но напичканных смертоносной начинкой. Три отдали, защищающим центральные ворота, а две в промзону.

Продуктов на складе почти не осталось, с водой тоже напряженное положение, ее подачу прекратили еще вчера. Приходилось ходить по промзоне и искать остатки воды, ее тут же под «охраной» относили в столовую.

Мужики начали роптать. Кто был посмелее, поговаривали, чтобы прекратить бунт и сдаться ментам. «Все равно ни сегодня, так завтра менты ворвутся в зону, и ничего хорошего от этого ждать не стоит», — высказывались осужденные.

Дронов и многие люди в комитете понимали, что силой бесполезно выгонять мужиков на баррикады и уговоры тоже не помогут. Пришлось согласиться на организацию своеобразного референдума, чтобы часть заключенных, желающая отстаивать свои права, продолжала неповиновение властям, а кто не видит в этом смысла, должны удалиться в бараки и не высовывать из них носа.

— Давно это было, — вспоминал Макар, — на Индигирке лагерь размещался, так мы там бунт с голодухи подняли. Два дня пытались доказывать власти, что чего — то стоим в этой жизни. Да куда там, разве нас послушала власть. Ворвалась ВОХРА в лагерь, да давай нас всех месить, да приговаривать: «Жрать хочется?! Сейчас до сыта накормим, век помнить будете!». Так я о чем говорю-то: тогда братва тоже по — мудрому решила поступить, кто не хотел бунтовать, в бараки ушли. Но когда согнали весь лагерь на плац, то били всех, не взирая: участвовали или отсиживались в бараке. Как говорится, для «проформы» досталось всем, но зато мужики потом отнеслись с уважением к блатным, и не поносили их, якобы за беспредел, который навязывали менты при расследовании фактов по поводу организации бунта.

— Сейчас не то время, за зоной прокуратур находится, солдатне не дадут избивать мужиков, — высказался кто-то из толпы.

— Нас все равно ждет неминуемое избиение, — обратился Дрон к столпившимся осужденным, — но вдумайтесь мужики: единственное, о чем нам не придется жалеть потом, что менты нас не сломили, а значит, есть еще люди, которые им не по зубам. О мусорской системе и о нас — заключенных, недоверчивые говорят так: «плетью обуха не перешибешь», а я скажу по — простому, если эта плеть находится в умелых руках и управляет этими руками голова со смыслом, то можно просто выбить оружие из рук. Так что мужики, кто с нами — пошли на баррикады.

На плац подходили новые люди: одни садились прямо на асфальт перед Дроновым, другие мостились на корточках, третьи располагались стоя, полукругом. В дальних рядах вслушивались в слова бунтовщика — предводителя.