Капут - Курцио Малапарте (1944)

– Это мысль коммунистов, – сказал Франк, – думаю, ее сформулировал Ленин. Хотя, в сущности, она выражает реальность. Польский рабочий – добрый патриот, он любит свою родину, но знает, что лучший способ спасти страну – это работать на нас, – добавил Франк, глядя на человека Гиммлера, – а если он будет противиться…

– Мы в курсе многих вещей, – сказал человек Гиммлера, – о которых польский рабочий не знает или не желает знать. Лично я предпочел бы не знать, – добавил он с застенчивой улыбкой.

– Если хотите выиграть войну, – сказал я, – вы не можете уничтожить родину рабочего. Не можете уничтожить машины, цеха, промышленность. Это проблема не только польская, а всеевропейская. Как и в остальных завоеванных вами странах, вы можете уничтожить родину знати, родину буржуазии, но не родину рабочих. Полагаю, смысл этой войны весь в этом, или в основном в этом.

– Крестьянство, – сказал человек Гиммлера.

– Если нужно, – сказал Франк, – мы раздавим рабочих под крестьянским прессом.

– И проиграете войну, – сказал я.

– Герр Малапарте прав, – сказал человек Гиммлера, – мы проиграем войну. Нужно, чтобы польские рабочие нас полюбили. Мы должны заставить польский народ полюбить нас.

Он улыбался, пока говорил, а замолчав, отвернулся к камину.

– Все кончится тем, что поляки полюбят нас, – сказал Франк, – это народ романтиков, и новым видом завтрашнего польского романтизма будет любовь к немцам.

– А пока, – сказал барон Фользеггер, – польский романтизм… Есть венская поговорка, она как нельзя лучше рисует наше положение по отношению к полякам: «Ich liebe dich, und du schläfst», «Я люблю тебя, а ты спишь».

– Oh! Оui, je t’aime et tu dors. Très amusant, n’est-ce-pas?[79] – сказала фрау Вехтер.

– Ja, so amüsant! – сказала фрау Бригитта Франк.

– В итоге поляки, конечно же, полюбят нас, но пока они спят, – сказал Вехтер.

– Я полагаю, они притворяются спящими, – изрек Франк. – Они и не мечтают о большем, чем дать себя любить. О каждым народе судят по его женщинам.

– Польские женщины, – сказала фрау Бригитта Франк, – известны своим изяществом и красотой. Est-ce que vous les trouvez tellement jolies?[80]

– Я нахожу их достойными восхищения, – сказал я, – и не только из-за красоты и элегантности.

– А по мне они не такие уж и красавицы, как их рисуют, – сказала фрау Бригитта Франк. – Красота немецкой женщины строже, она более классическая и подлинная.

– Il y en a pourtant qui sont très jolies et très élégantes[81], – сказала фрау Вехтер.

– В старые добрые времена в Вене, – сказал барон Фользеггер, – их считали элегантнее самих парижанок.

– Ah! Les Parisiennes![82] – воскликнул Франк.

– Est-ce qu’il y a encore des Parisiennes?[83] – спросила фрау Вехтер, грациозно откинув назад голову.

– А я нахожу элегантность полек ужасно провинциальной и démodée, – сказала фрау Бригитта Франк. – И, конечно же, не война тому виной. Германия тоже воюет уже больше двух с половиной лет, а все же германские женщины сегодня – самые элегантные в Европе.

– Il paraît, – сказала фрау Гасснер, – que les femmes polonaises ne se lavent pas souvent[84].

– Oh! Оui, elles sont terriblement sales[85], – сказала фрау Бригитта Франк, встряхнув своим бархатным колоколом, издавшим долгий зеленый звук.

– Не их вина, – сказал барон Фользеггер, – что у них нет мыла.

– Скоро, – сказал Франк, – у них не будет повода жаловаться. В Германии найден способ варить мыло из материала ничтожной стоимости, которого везде в изобилии. Я уже заказал большие партии такого мыла для раздачи польским паннам, чтоб они могли мыться. Это мыло, сваренное из дерьма.

– Из дерьма? – воскликнул я.

– Да, из человеческого дерьма, – ответил Франк.

– И хорошее мыло?

– Прекрасное, – сказал Франк. – Я испытал его в деле и остался очень доволен.

– Дает хорошую пену?