Флэшмен под каблуком - Джордж Макдоналд Фрейзер (1977)

Следуя моему приглашению, он налил себе холодного пива, и мы, устроившись у окна, за едой и разговором, наблюдали, как прибывает толпа. Наконец она разрослась настолько, что заполонила всю улицу в оба конца от эшафота: бурлящее, необъятное живое море, ограниченное оцепившими место казни легавыми, плотное настолько, что даже карманникам было затруднительно промышлять своим ремеслом. Должно быть, тут собрались представители всех слоев Лондона: гнусные отбросы общества бок о бок с торговцами и людишками из Сити; клерки и приказчики из магазинов; отцы семейств с сынишками на плечах; нищая братия, собирающая подаяние. У стены стоит карета лорда, и толпа веселится, наблюдая, как кучер помогает хозяину вскарабкаться на крышу; из каждого окна высовываются зеваки; на крышах оборудованы галереи с сидячими местами; даже с водосточных труб и фонарных столбов свисают зрители. Какой-то оборванный пацан, словно мартышка, лезет по стене «Сороки»; его грязные пальцы цепляются за наш подоконник, а голодные глаза обозревают тарелки. Мой собеседник протягивает ему кусок мяса, который в мгновение ока исчезает в чавкающем рте.

Кто-то окликает нас снизу, и я замечаю дородного курносого малого, глядящего в нашу сторону. Мой сухорукий сосед пытался докричаться до него, но шум толпы не способствовал разговору. В итоге мой компаньон бросил это дело и говорит мне:

– Так и знал, что он придет. Выдающийся писатель – затмил всех нас. Вы не следили за «Мисс Тиклтоби»[37] прошлым летом?

Отсюда я сделал вывод, что увиденный нами под окном субъект – не кто иной, как мистер Уильям Мейкпис Теккерей. Впрочем, этой встречей все мое знакомство с ним и ограничилось.

– Чудовищная идея, – продолжает мой сосед, – но если б казни проводились в церкви, у нас не было бы недостатка в прихожанах – может, собиралось бы даже больше, чем сейчас. Как думаете? Ага, пошло!

Загудел колокол, и толпа хором начала отсчитывать удары: «Один, два, три…» – пока не пробило восемь, после чего раздалось раскатистое «ура», заметавшееся между домами. Вдруг оно смолкло, и наступила тишина, прерываемая только пронзительным детским плачем.

– Колокол церкви Гроба Господня начинает звонить, – прошептал мой компаньон. – Да смилуется Господь над душою бедняги.

Когда гул толпы снова усилился, мы устремили взоры поверх бушующего человеческого моря к эшафоту и увидели констеблей, выходящих из тюрьмы через Ворота Должников. Окружив заключенного, они поднялись по ступеням на платформу. Приговоренный пребывал, казалось, в полусне. «Наркотик, – пояснил мой приятель, – ему сейчас на все плевать». Это точно, зато народ начал топать, орать и свистеть, заглушая слова священника. Тем временем палач наскоро соорудил петлю, накинул на голову обреченного капюшон и встал, готовый вытащить болт. Теперь не раздавалось ни звука, только чей-то пьяный голос изрек: «Будь здоров Джимми!» Раздались смех и крики, и все в ожидании уставились на фигуру в белом, застывшую под перекладиной.

– Не смотрите на него, – шепчет мой приятель. – Посмотрите на своих товарищей.

Я бросил взгляд в сторону соседнего окна: лица застыли, рты приоткрыты, кто-то улыбается, кто-то бледен от страха, некоторые физиономии выражают почти экстатическое удовольствие.

– Продолжайте наблюдать, – говорит сосед, и тут раздается стук, звук падения, мощный стон толпы, и по всем лицам у того окна разливается удовольствие: Спидикат злорадно улыбается, Бересфорд вздыхает и облизывает губы, по суровому лицу Споттсвуда пробегает тень мрачного удовлетворения, а его девка тем временем жмется к нему, стараясь спрятать лицо.

– Интересно, не правда ли? – спрашивает сухорукий; он взял шляпу, нахлобучил ее и дружески кивнул. – Весьма признателен вам, сэр.[38]