– В среднем 3600 метров.

– Миссис Мемори!

– «Тридцать девять ступеней»?![10]

– Ну я же сказал – миссис Мемори.

Она расхохоталась.

– А вы? Что вы делаете?

Он ответил сразу, не хотел мучить ее догадками:

– Я консультирую по вопросам водоснабжения в Африке.

– Как благородно.

– Консультирую британское правительство, – добавил он.

– Значит, вы живете в Африке?

– Да, в Найроби.

– И как, нравится?

Первое, чему он научился в разведке, – уводить разговор от своей работы. Он не рассказывал ей в подробностях свою легенду о работе инженером-гидротехником, а просто передал основные впечатления от Африки. Он описал ей сад в Мутгейге – висящие цветы, бассейн, миллионы муравьев, облепляющих древесные стволы после дождя, свою домработницу, повара и старого садовника. Подчеркнул, что живет один. Потом рассказал ей, как в сумерках катался на пони для поло по лесу Нгонг и видел высоко на дереве украденный двигатель, в котором, как в гнезде, сидела обезьяна. Пояснил, почему в этом лесу так много гиен.

– Жители трущоб Киберы не могут позволить себе гроб, поэтому они просто относят мертвых в лес и хоронят после краткой церемонии под пнем дерева мугома. И вот так, случайно, кормят гиен.

Он объяснял как можно подробнее, что изначально этот похоронный обычай пришел из племени луос, населявшего берега озера Виктория, но то, что гиенам достаются трупы бедняков, напоминает ритуал племени кикуйю, последний раз зафиксированный в 1970 году. Умирающего человека клали в травяной шалаш размером с гроб, с отверстиями на обоих концах – в одно заталкивали умирающего, из другого гиена потом вытаскивала свежую плоть.

– Время там сжимается. За пару столетий Кения прошла путь от первобытной бесписьменной страны до страны, куда приезжали арабские купцы и торговцы рабами, до белого пятна на карте, которое исследовали европейцы, а потом и до – ура! – колонии. А теперь это Республика Кения, страна, население которой удваивается каждое поколение.

Она казалась восхищенной.

– Значит, еще живы люди, которые помнят похороны с гиенами?

– Бабушку моего повара съели гиены.

– Нет!

Подбодренный этим комментарием, он продолжил, рассказав о том, что прошло всего одно поколение со смерти датской писательницы графини Бликсен – Карен Бликсен – в особняке на зеландском побережье, к северу от Копенгагена. Она воспринимала свою кофейную ферму на окраине Найроби как английское поместье восемнадцатого века. Там было множество лошадей, собак, слуг, львов – но никогда не было денег.

– Ночь в Найроби похожа на реку, – сказал он.

– В смысле?

– Она глубокая и коварная, как все африканские реки. В нее не заглянешь, нельзя понять, где крокодилы или течение. Но при этом она по-своему великолепна.

Она ничем не отвечала на его истории. Может быть, просто осторожничала. Она ничего не знала о разработке или консалтинге. Она была очень земной. Ну в том, что касалось денег. Или там случайного секса в туалете ночного клуба. Но не по-настоящему. Например, она никогда не общалась с бедными. Она была избалована, как и ее мать. Она инстинктивно стремилась к утонченности: в литературе, моде, кулинарии – во всем. Недостаточно изящное в принципе не заслуживало ее внимания. Разве бедность может быть утонченной? Пожалуй, нет. Во время визитов в Австралию она предпочитала проводить время в галереях. Пляж Мэнли был для нее грубоват. Она была на острове Флиндерс, названном в честь ее предка по отцовской линии. Как ни настаивал отец, она ни разу не съездила к аборигенам и вообще не проявляла никакого интереса к автохтонной культуре Австралии. Разве что использовала ее мотивы для украшений. Ее предки были рабами, но при этом она испытывала предубеждение против Африки – там ведь нет ни одного научно-исследовательского института.