Укрощение королевы - Филиппа Грегори (2015)

– Да, Ваше Величество, каждый день.

– Тогда ты знаешь, что я дал своему народу Библию на английском языке и что я – глава англиканской церкви?

– Конечно, Ваше Величество, я сама принесла вам присягу. Я собрала всех слуг и домочадцев в замке Снейп и проследила за тем, чтобы они принесли присягу вам, как главе Церкви, а папа римский – всего лишь епископ из Рима, и никакого отношения к англиканской церкви не имеет.

– Среди моего народа есть сторонники перемен, приобщения английской церкви к лютеранским законам. Но есть и те, кто, напротив, придерживаются иных убеждений и хотели бы все повернуть вспять, отдав все бразды правления папе римскому. А ты что по этому поводу думаешь?

Я слишком хорошо понимаю, что мне не стоит выражать приверженности ни к одной из этих сторон.

– Я думаю, что во всем положусь на мудрость Вашего Величества.

Король разражается хохотом, и в зале все вынуждены к нему присоединиться.

– Ты права, как никогда, – произносит он, беря меня за подбородок. – Как подданная и как возлюбленная тоже. Вот что я тебе скажу: я собираюсь издать свое волеизъявление касательно этого вопроса и назову его «Книгой короля», и люди будут знать, что им думать. Я сам им скажу. И я нашел золотую середину между учениями присутствующего здесь Стефана Гардинера, который желал бы восстановить все обряды и полномочия Церкви, и моего друга, Томаса Кранмера, которого здесь нет. Вот он как раз хотел вернуть все к тому, что было описано в самой Библии. У Кранмера не было бы никаких монастырей, аббатств, часовен и пожертвований, даже самих священников. Только проповедники и Слово Божье!

– Но почему же здесь нет вашего друга, Томаса Кранмера? – нервно спрашиваю я. Я пообещала спасти человека, но не имела ни малейшего понятия о том, как это можно было сделать. Я просто не знала, как побудить короля к проявлению милости.

Маленькие глаза Генриха блеснули в ответ.

– Полагаю, он со страхом ожидает обвинений в ереси и предательстве, – со смешком объявляет король. – Думаю, ждет топота сапог его конвоя, который отведет его в Тауэр.

– Но он же ваш друг?

– Ну, тогда к его ужасу примешивается надежда на мою милость.

– Ваше Величество так великодушны, вы же его помилуете? – пробую я.

Тогда Гардинер делает шаг ко мне и поднимает руку так, словно собирается заставить меня замолчать.

– Прощение – это дело Бога, – объявляет король. – Дело же короля – вершить справедливый суд.

* * *

Генри не дает мне даже недели на осознание величины моей нечаянной радости. Он снова заговаривает со мною всего два дня спустя, воскресным вечером, сразу после вечерни. Я удивляюсь тому, как легко он сочетает благочестие с деловитостью, но, коль скоро его воля – это воля Всевышнего, субботы в равной степени подходят как для посвящения их Господу, так и для решения угодных Ему дел. Придворные следуют из часовни в обеденный зал, через высокие окна которого лились лучи вечернего солнца, когда король внезапно останавливает всех и кивком велит мне приблизиться, переместиться из группы фрейлин в самое начало процессии. Бархатный берет надвинут так глубоко на его лоб, прикрывая редеющие волосы, что мне кажется, будто жемчужины из украшающей его край вышивки смотрят прямо на меня и недобро подмигивают. Король улыбается, и улыбка его должна обозначать радость, но его глаза так же пусты и безжизненны, как и его жемчуг.

Он приветственно берет меня за руку и укладывает ее на сгиб своего локтя.

– Вы готовы ответить мне, леди Латимер?