Хищники с Уолл-стрит - Норб Воннегут (2009)

На Алексе был серый костюм в полосочку, белая рубашка и безупречно-синий галстук. Он подрулил к моему столику с обезоруживающей элегантностью. Он двигался, как претендент на титул чемпиона, заходящий на безвестного бойца более низкой весовой категории.

Встав, чтобы пожать ему руку и сказать «привет», я впервые заметил, с кем пришел Романов. Моргнул раз, другой в надежде, что его эскорт рассеется в воздухе. Не сработало. За ним вышагивала Сэм – больше не согбенная вдова, а свирепая, надменная женщина на высоких каблуках.

Что бы это значило?

Сэм я не приглашал. Тем не менее – вот она. Внимание мое привлекли ее разящие синие глаза, источавшие арктический холод. Еще ни разу прежде она так не походила на сибирскую хаски, как теперь.

Только не это.

Приход Сэм выбил меня из колеи. Обмениваясь с Романовым рукопожатием, я промахнулся, и он сжал мои пальцы, позорно тряхнув руку, как тухлую рыбу.

Ненавижу, когда такое случается.

Широкая улыбка воссияла на лице Романова, будто заезжая знаменитость в эпизодической роли. Сэм подставила лицо, чтобы походя чмокнуться, и при нашем торопливом столкновении щеками мне показалось, что настоящая сибирская хаски проявила бы больше тепла и чувства. Ее внезапная сдержанность напомнила мне слова Бетти: «Она замарана, Гроув».

– Сэм, тебя я не ожидал, – проговорил я, пустив в ход всю свою доброжелательность без остатка, скрывая крайнюю досаду. Мой план уже сошел с рельс. Схлестываться с Романовым на глазах у Сэм никто не собирался.

Что она здесь делает?

Сэм будто прочла мои мысли.

– У нас с Алексом ленч.

– Надеюсь, вместе со мной.

– Извини, Гровер, – пророкотал Романов, раскатив свои «Р» так, что зубы заныли. – Я возьму? – спросил он, глядя на красную папку на столе кабинки. – У нас заказан столик в «Ле Бернардин». – Говорил он с царственным высокомерием человека, который терпеть не может чизбургеры, утыканные пикулями, грибами и луком.

Неудивительно, что меня он достает до печенки.

– В «Ле Бернардине» лучшая рыба в Нью-Йорке, – заметил я. – Сделай себе любезность, Алекс. – Я подождал, пока мои слова дойдут до него. – Позвони туда и отмени.

Повелительно, смело, кратко, мощно – любой сержант учебки был бы в восторге. Сэм вытянулась по стойке «смирно», широко распахнув глаза от изумления и благоговения. У Романова отвисла челюсть, но лишь на секунду. Оправившись, он презрительно – хоть и малость напряженно – поджал губы.

Романофф{110} сел. Сэм села. Я сел. Какое-то время все мы трое сидели, ничего не говоря, сидя и страдая от неудобных сидений. Наконец Романов вопросил:

– Что у тебя на уме, Гровер? – Он потер костяшки, как боксер, массирующий кулаки перед боем.

– Я хочу проинспектировать твой портфель, – саркастически сказал я.

– Пошли, Сэм. – Романов начал бочком пробираться к выходу из кабинки, по пути подхватывая красную папку. – Гровер, у нас нет времени на игры.

Я ладонью припечатал папку обратно к столу. Жестко. Хлопок – плоть о картон и картон о пластик – звонко разнесся над гомоном забегаловки. За стойкой в нескольких ярдах от нас трое в черном оглянулись в нашу сторону.

Сэм отпрянула, прежде чем накинуться на меня.

– Гровер, какого черта?! Что тебя мучит? – Она начала пробираться вдоль скамьи, на сей раз уже быстрее.

Гровер? Она никогда меня так не называла.

Проигнорировав Сэм, я зевнул для пущего эффекта.

– Алекс, можешь поговорить со мной. А можешь – с КЦБ. Мне без разницы.

Они перестали пробираться. И окаменели.

– Это интересно, – парировал Романов. – Слушаю. – И широко улыбнулся, приглашая попытать судьбу.

– Рад, что мы договорились. – Я извлек из красной папки распечатку АРИ. – Погляди на два числа, записанных Чарли, – тридцать один точка двенадцать и тридцать точка одиннадцать. Я думал, это котировки, но «Рагид Компьютерс» не торговалась дороже шести долларов годами.