Загадка Рафаэля - Пирс Йен (2005)

Далее Флавия летит в Лондон, и Аргайл сообщает ей о своих подозрениях. Я передаю информацию директору, отчего он приходит в ярость. Но уничтожить картину он решился только после того, как я собрался лететь в Швейцарию по делу Морнэ. Томмазо почувствовал, что обман может раскрыться, и приступил к решительным действиям.

Был и еще один любопытный момент, после которого я начал смотреть на Томмазо как на возможного преступника. Он неожиданно объявил о намерении уйти на пенсию в следующем году и назначил своим преемником Ферраро. По меньшей мере странный поступок, учитывая его давнюю неприязнь к этому человеку. Я полагаю, Ферраро собрал какой-то компромат на Томмазо, когда управлял музеем в отсутствие Томмазо и Спелло. Директор объяснил мне свой выбор тем, что Ферраро отлично зарекомендовал себя в этот период. Возможно, он и в самом деле проявил себя хорошим управленцем, но я склонен думать, что он просто надавил на Томмазо.

Далее. Ферраро рассказывает Томмазо, что я получил доказательства того, что картина является подделкой, и предлагает свой план действий. Томмазо соглашается, и Ферраро, как более безжалостный член шайки, берется за его осуществление.

Он оказался в затруднительном положении. Если бы раскрылась афера Томмазо с картиной, репутация директора была бы навеки погублена, а Ферраро утратил бы надежду занять его пост. Если картину уничтожить, то доказать факт подделки будет невозможно, но тогда директора обвинили бы в неспособности сохранить национальное достояние.

Поразмыслив, он решил, что вину можно переложить на кого-нибудь другого. Так в газетах появились статьи с выпадами в адрес комитета по безопасности. В этих статьях Спелло выставили потенциальным преступником, а из меня сделали козла отпущения. Долгое время я не видел за этим ничего, кроме бюрократической возни, но как только изменил угол зрения, туман начал рассеиваться.

В их защите было два слабых места. Во-первых, кто-то должен был наблюдать за процессом создания фальшивой картины. Этим занимался Манцони. В надежде упрочить свое положение в музее он сообщил об этом Ферраро. Тогда Ферраро незаметно выскользнул из музея, убил молодого реставратора, так же незаметно вернулся и поздно вечером демонстративно прошел мимо охраны.

Вторым проколом оказался поджог картины. Сейчас-то я вижу, как все происходило. Но на тот момент я считал, что все три преступления — подделку, поджог и убийство Манцони — совершил один человек. У Томмазо было железное алиби и на момент убийства, и на момент поджога.

Флавия вмешалась:

— Но у Ферраро тоже было алиби на момент поджога. Вы сами мне говорили.

— Верно, Томмазо подтвердил мне алиби Ферраро, а американцы подтвердили алиби Томмазо. Но мы не спрашивали американцев о Ферраро. Вчера я решил перезвонить им, и они сообщили, что Ферраро был с ними не до конца встречи. Мне и самому следовало додуматься до этого, ведь я видел Ферраро в общем зале еще за десять минут до того, как появился Томмазо с американцами.

Генерал сделал паузу, восстанавливая ход своих мыслей.

— Но все эти открытия я сделал всего лишь два дня назад. После звонка Бирнеса, когда все кусочки мозаики сложились в единую картину, я оказался в патовой ситуации. Ужасно знать, кто совершил преступление, и не иметь возможности доказать его вину. Мне предстояло сделать нелегкий выбор: сказать или не сказать Ферраро о том, что Аргайл с Флавией поехали в Сиену. Если бы я ничего не сообщил ему, мы получили бы доказательство подделки, но мошенник и убийца остался бы безнаказанным. Но сказать ему — значило поставить вас под удар. Естественно, я беспокоился, опасаясь за вашу жизнь и судьбу картины.