Возвращение Короля - Джон Роналд Руэл Толкин (1955)

И все же, – он помолчал, – события в Изенгарде дают понять: мы опутаны хитростью Врага. Потасовки у Бродов, вылазки в Итилиене и в Анориене – пустяки. Началась настоящая, давно задуманная война, и мы в ней – не самая главная цель, как до сих пор казалось гордому Гондору. На востоке, за внутренним морем, началось движение, и на севере, в Сумеречье, и на юге, в Хараде. Теперь все страны ждет испытание – устоят они или падут… под Тень.

Но все-таки, мастер Перегрин, нам выпала честь вызвать главную ненависть Темного Властелина, ибо ненависть эта идет из глубины времен. Сюда будет направлен самый тяжелый удар. Потому и Митрандир примчался в такой спешке. Если падем мы, кто устоит? Скажи, благородный Перегрин, ты веришь, что мы выстоим? – неожиданно спросил Берегонд.

Пиппин не ответил. Он поглядел на огромные стены, на башни и знамена, на солнце высоко в небе, а потом – на сгущающуюся на востоке тьму и подумал о том, какие длинные руки у этой Тени, подумал об орках в лесах и горах, о предательстве Изенгарда, о птицах с недобрым взглядом и о Черных Всадниках на тропинках Шира, и о крылатом ужасе – о назгулах. Это последняя мысль погасила надежду. И тотчас солнце на миг померкло, словно его закрыло темное крыло. Почти на пределе слуха с небесной вышины донесся крик: слабый, но леденящий сердце, жестокий и холодный. Пиппин, мгновенно побледнев, прижался к стене.

– Что это? – тревожно спросил Берегонд.

– Это гибель, – дрожа, отвечал Пиппин. – Это – тень рока. Черный Всадник, получивший крылья.

– И правда, тень рока, – поежился Берегонд. – Боюсь, что Минас Тирит падет. Я вдруг заледенел весь.

Но с высоты уже снова светило солнце, и постепенно они успокоились.

– Рано отчаиваться, – встряхнулся Пиппин. – Гэндальф вон тоже погиб, но вернулся же. Может, и мы устоим, хоть на одной ноге.

– Верно сказано! – Берегонд вскочил и заходил взад-вперед. – Хоть бы все рухнуло разом, Гондор так сразу не возьмешь. Пусть стены захватят, так есть другие, есть и еще крепости и тайные тропы, что ведут в горы. Надежда и память все равно будут жить в какой-нибудь неприметной долине с зеленой травой.

– По мне, чем бы оно ни кончилось, лишь бы побыстрее, – сказал Пиппин. – Я совсем не воин и не люблю даже думать о битвах, но сидеть и ждать, когда от тебя ничего не зависит, – хуже всего! Какой сегодня долгий день! Это затишье мучает меня. Невыносимо стоять и ждать. Я думаю, если бы не Гэндальф, в Рохане до сих пор все еще выжидали бы.

– Ты верно заметил, – сказал Берегонд. – Это многие чувствуют. Но подожди, вот вернется Фарамир, и все пойдет по-другому. Он храбрый, куда отважнее, чем думают многие. Просто теперь люди почему-то не верят, что вождь может одновременно и разбираться в свитках знания, и понимать в музыке, как он, а при этом быть еще и отважным, решительным воином. Но Фарамир именно таков. Не столь безрассудный, как Боромир, но и не менее решительный. Хотя, – засомневался Берегонд, – что же сделает Фарамир? У нас нет сил ударить первыми. Мы можем только ответить ударом на удар. Но наш удар будет тяжелым! – Он воинственно пристукнул ножнами о каменные плиты.

Пиппин поглядел на него: высокий, благородный, как все люди, встреченные им в этой стране, а теперь, при мысли о сражении, глаза гондорца воинственно сверкнули.

«А мои руки слабее слабого, – подумал Пиппин. – Как там Гэндальф говорил? Пешка? Да еще не на своем поле!»

В полдень ударил колокол, сзывая воинов на обед.

– Пойдем к нам, – пригласил Пиппина Берегонд. – Еще неизвестно, в каком отряде ты будешь. А может, и вовсе останешься при Правителе. Но у нас в отряде тебе будут рады, а друзья еще никому не мешали.

– Спасибо, – поблагодарил Пиппин. – По правде сказать, мне пока одиноко здесь. Мой лучший друг остался в Рохане. Ни поговорить, ни посмеяться не с кем. А может, я останусь в твоем отряде? – с надеждой спросил он. – Возьми меня к себе, а?