ТАСС уполномочен заявить - Семенов Юлиан Семенович

— Им я не верю. Сообщение, однако, промелькнуло не у них — в Европе.

— Оно у вас есть?

— Будет.

— Вам не хочется открывать свой источник информации?

— Дайте мне толком проверить этот источник, дня через три я буду готов к подробному разговору, и, конечно, вы вправе полагаться на мою поддержку, я не верю, что вы можете хоть в малости преступить черту закона и ради своих интересов смешивать дела страны с личными. Я хочу, чтобы мир говорил о нас как о тех, кто служит делу борьбы за демократию в белых манишках, с чистыми руками, по закону.

— Спасибо за добрые слова, Роберт, только у меня вопрос: вы убеждены, что у нас с вами получится дело, соблюдай мы грани закона?

— Я полагаю, что мы трудимся в рамках закона, Джон. Я так хочу считать. Игра обязана быть законной — даже с русскими. Когда мы бережем «Умного», мы поступаем законно, мы думаем о благе агента, разве нет?

— Кого вы хотите обмануть, Роберт? Себя или меня?

— Я не совсем вас понял, Джон…

Глэбб поднялся, рассмеялся снова, но теперь широко и раскатисто:

— Босс, я понял вашу идею. Дайте мне помозговать, и я вам положу на стол план развития комбинации — поверьте, я так же, как и вы, чту закон и живу по закону.

Выйдя от Лоренса, Глэбб посмотрел на часы: до коктейля, который устраивала Пилар, остался час. Он сел за руль и погнал в посольство. Там он поднялся в комнаты, охраняемые морскими пехотинцами, — шифросвязь.

«Срочно сообщите лично мне данные о лицах, публикующих материал о моей „заинтересованности“ в Нагонии, возможен русский почерк. Глэбб».

Шифровка была адресована резиденту ЦРУ в Федеративной Республике; он в свое время работал помощником Глэбба в Гонконге; связывала их не только дружба, но и общий интерес в деле.

Штрих к «ВПК» (II)

На этот раз Нелсон Грин устроил обед у себя в офисе: рядом с кабинетом, очень маленьким и скромным (единственная роскошь — картины Шагала, Пикассо и Сальвадора Дали в узеньких, белых рамках), был зал; белая мебель восемнадцатого века; витражи, привезенные из итальянских монастырей; много цветов в высоких глиняных кувшинах — подарок египетского короля Фарука.

За огромным столом сидел один лишь гость — Майкл Вэлш.

— Я выпросил у жены разрешение привезти для нас каспийской икры, — сказал Грин. — Попробуйте, что за чудо, пришла утренним рейсом из Тегерана.

— Попросите, чтобы подогрели черный хлеб, — сказал Вэлш. — В Париже, в ресторанчике «Черная икра», белый не подают, только черные гренки, они покупают у русских.

— Я тоже покупаю у них; русский черный хлеб — это чудо. Ну, Майкл, что у нас нового?

— Через неделю можете отправлять в Нагонию своих экспертов.

— Не забудьте постучать по дереву.

— А голова для чего? Я же говорю, лучшая порода дерева — моя голова.

— Лучшая порода дерева — голова Форда, потому что он в юности играл в регби без шлема. Но у меня есть новости, далеко не радостные.

— Заедим черной икрой, — улыбнулся Вэлш. — С ней все новости становятся конструктивными.

— По моим сведениям, банки Цюриха и Лондона зафиксировали интерес Европы к режиму Грисо. Кто-то — мы еще не выяснили точно, кто именно, — вложил в реконструкцию Нагонии около пятидесяти миллионов марок. Это, понятно, не деньги, но это шаг, Майкл. Европа начинает показывать зубы.

— Пусть.

— Все не так просто. Я до сих пор работаю в Чили крадучись, Майкл, а бизнес этого не терпит.

— Я понимаю.

Вошел мажордом — во фраке и белых перчатках, высокий, молчаливый малаец. Он положил перед Вэлшем меню в тяжелой красной коже.

— Советую попросить фазаний бульон и осетрину, они это хорошо готовят, — сказал Грин.