ТАСС уполномочен заявить - Семенов Юлиан Семенович

— Понимаете, как-то жидковато все это. Нет мысли. А работа чекиста — это в первую очередь мысль. А мысли противен штамп. Вот в чем штука. Мой шеф, генерал Федоров, во время войны возглавлял отдел, который выманивал немецких шпионов. Он мне рассказал поразительный эпизод: перевербованный агент отправил в абвер, Канарису, нашу телеграмму, просил прислать ему помощников, оружие, вторую радиостанцию. А дело-то было аналогично той истории, которую великолепно написал Богомолов в «Августе сорок четвертого». Так что, понимаете, поражение было невозможно просто-напросто, была необходима победа. А перевербованный агент, отправив нашу телеграмму, возьми да умри от разрыва сердца. А тут от службы Канариса приходит шифровка, просят уточнить детали. А каждый агент имеет свой радиопочерк, обмануть противника в этом смысле трудно, почти невозможно. Как быть? Послали ответ: «Передачу веду левой рукой, потому что во время бомбежки правая была ранена». Немедленный вопрос: «Как здоровье Игоря?» А это сигнал тревоги, агент нам все рассказал. Отвечаем успокоительно: «Игорь уехал из лазарета в Харьков к тете Люде». Но и это не устроило Канариса. Они послали шифровку другому своему агенту с требованием перейти линию фронта, встретившись предварительно с тем, который помер, удостовериться, что у того действительно ранена рука. Что делать? Как бы вы поступили?

— Я не знаю, — ответил Ухов.

— Подумайте. Не торопитесь. Кстати, агент, которого они вызывали к себе, тоже сидел у Федорова. Как бы вы поступили?

— Сообщил бы, что нет возможности перейти линию фронта.

— Не ответ для Канариса.

Карлов сказал:

— Если не ответ — значит, операция провалена.

— Тоже не ответ. Операция — мы ж уговорились — не имела права быть проваленной; провались тогда эта операция — не быть ныне Федорову моим начальником.

— Ну не мучьте, — сказал Карлов.

— Федоров провел неделю с агентом, которого вызывал Канарис. Русский, попал в плен, сломался, ушел к Власову, оттуда забрали в разведцентр абвера. Федоров с ним чуть не в одной комнате жил, рассматривал его, он убежден был, что и в противнике можно отыскать человека. А все это время чекисты искали — во взбаламученной эвакуацией стране — родных этого самого агента. И нашли его младшего брата. На фронте нашли. И привезли самолетом под Москву. И Федоров устроил братьям встречу, отпустив их в Москву. Они вернулись вечером следующего дня, а через неделю агент улетел к Канарису, вернулся потом, операция была выиграна. Разве это не тема? Отпустить врага? Разве не интересно для художника — описать ощущения Федорова до того дня, пока шифровка от Канариса не пошли снова к тому, кто был «ранен в руку»?

— Сюжет для фильма, — сказал Карлов.

— Что ж мне с моим сценаристом делать? — вздохнул Ухов. — Задушить? Он не сечет, понимаете?

— Пригласите автора диалогов, — посоветовал Константинов. — На Западе в кино работают умные люди; заметьте, как часто они приглашают писателя прописать диалоги, хорошего причем писателя…

— Хорошему писателю и платят хорошо, — сказал Ухов.

— И еще: хотя фактура у вашего шпиона достоверна, однако он не тянет, право же.

Ухов обернулся к монтажнице Маше:

— Покажите нам фото других актеров. По фактуре очень похож Аверкин, у нас он есть на пленке?

— Есть.

— Просто-напросто двойник, но плохо с пластикой, — пояснил Ухов.

Зажужжала камера, и Константинов даже зажмурился: актер, которого ему сейчас показывали, был действительно как две капли воды похож на того, который так топорно играл шпиона.

— Вы что, гримировали его? — спросил Константинов.

— Да. Риммочка у нас гений, — ответил Карлов, — она умеет добиваться абсолютного сходства.

— Невероятно, — сказал Константинов, чувствуя странное, необъяснимое волнение, — совершенно невероятно.