Застольные беседы - Плутарх

{33 ...приносят в жертву [богине] Бубростис... — Как и в βουλιμία (ср. выше, примеч. 27), в слове βούβρωστις просматриваются два корня — от βου̃ς, «бык» и βιβρώσκω, «пожирать»; вместе — «бычий жор». Как имя нарицательное слово βούβρωστις означает «неутолимый голод», «ужасный аппетит» (Oppianus, Halieutica, II 208; АР XI 379); у Гомера, скорее всего, в переносном значении — «нужда» (Ил. XXIV 532). Описанный обряд засвидетельствован только здесь; по мнению Узенера, в нем отразилась характерная для греков тенденция к персонификации абстрактных понятий вплоть ;jo почитания их как божеств (Usener Η. Gotternamen. Fr./Main, 1948. S. 366—367. Ср., однако: Фрэзер Дж. Золотая ветвь. С. 432—433, 516—517. Интересно употребление слова βούβρωατις у Каллимаха (Гимн к Деметре, 103): фразу νυ̃ν δε κακά βούβρωατις ε̉ν όφθαλμοι̃ςι κάθηται можно понять двояко: «Теперь он сидит [как] злая Бубростпс перед моими глазами», —в этом случае βούβρωστις понимается как персонифицированный голод, или: «Теперь злой голод сидит в его глазах».}

[с] 2. Когда же мы коснулись вопроса о причине этого явления, то прежде всего озадачивало то обстоятельство, что булимии более всего подвержены проходящие среди обильного снега. Так, Брут, направляясь из Диррахия в Аполлонию, {34} едва не погиб от булимии. Шел густой снег, и все несшие продовольствие отстали. Воины Брута, видя, что он от голода близок к потере сознания, были вынуждены, подбежав к стенам неприятельского города, попросить хлеба у воинов, несших сторожевую службу. Получив его, они сразу восстановили силы Брута. Овладев городом, он человеколюбиво отнесся к его населению. Подвержены этой болезни также лошади [d] и ослы, особенно если они навьючены сушеными фигами или яблоками. А удивительнее всего, что не только людей, но и животных лучше всякой другой еды излечивает хлеб, и, съев самое незначительное количество его, они поднимаются и продолжают путь.

{34 ...Брут, направляясь из Диррахия в Аполлонию... — То же: Плутарх, Брут, 25; Ксенофонт, Анабасис, IV 5, 9.}

3. Наступило молчание, и я, понимая, что предположения, высказанные древними, только ленивых и тупых заставляют успокоиться и отказаться от дальнейших размышлений, а честолюбивым и любознательным внушают отвагу и желание продолжить искание истины, напомнил мысль Аристотеля, {35} что сильное охлаждение извне увеличивает внутреннюю теплоту и выпот: если он опустился к ногам, то вызывает утомление и ощущение тяжести; если же направится к истокам движения и дыхания, то ведет к обморокам и общей слабости.

{35 ...мысль Аристотеля... — Ср. [Arist.] Pr. 888 а 1—18.}

[e] Как я и ожидал, моя речь вызвала дальнейшее обсуждение: одни возражали против высказанной теории, другие ее поддерживали. 4. Соклар сказал, что исходное положение этой теории вполне основательно: понятно, что тела людей, идущих под снегопадом, охлаждаются и уплотняются; но что внутренняя теплота производит выпот, который захватывает истоки дыхания, - это произвольное допущение. Более правдоподобным представлялось ему, что теплота, сосредоточенная и избыточествующая внутри тела, расходует пищу, и когда израсходует ее, то [f] угаснет как огонь, лишенный питания: поэтому человек испытывает сильный голод, а приняв совершенно незначительное количество пищи, тотчас же как бы разгорается, словно от подброшенной его теплоте растопки.