Мент - Константинов Андрей Дмитриевич

Андрей увидел стремительный бросок огонька. Замедленное кино кончилось! Обнорский прыгнул… от маленькой желтой чадящей гадины его отделяло почти два метра. Он прыгнул, он оттолкнулся искалеченной ногой от бетонного пола. Он что-то выкрикнул. Злое, матерное, но не услышал сам себя. Так бросаются на амбразуру.

…Женя Довгань снова посмотрел на часы. Уже пора. Уже давно пора подняться в небо жаркому огненному смерчу вместе с крышей склада, железными ошметками бочек и поджаренным хромоногим мудаком. На него все и спишут… Довгань пощелкал ногтем по стеклу часов. Стрелки двигались. Он непонимающе поднес часы к уху: идут? Идут!… Да что ж это, бля, такое? УЖЕ ПОРА!

Довгань неуверенно, осторожно заглянул в склад. Обнорский сидел прямо на полу, прислонившись спиной к той самой бочке. В руке он держал кусок мокрой веревки с обгоревшим концом.

— Эй! Андрюха!

Обнорский поднял голову, непонимающе посмотрел на Довганя.

— Эй, ты че это? — спросил Женя. Ему было страшно. В мутное окно втекало солнце, падало на бородатое лицо питерского журналиста. — Ты че это расселся тут? Пьяный?

Обнорский медленно встал.

— Ничо, — сказал он. — Трамвай жду.

— Какой трамвай? Ты что, писака хренов? А?… Никак головой ударился?

— Ага, — сказал Обнорский и коротко, без замаха, выбросил кулак в живот Довганю. Женя сложился пополам. Журналист начал хлестать его куском мокрой бензиновой веревки. Жене было больно и страшно.

Андрей Обнорский перехватил фитиль возле самой горловины бочки. А если бы не перехватил? На складе хранилось около шести тонн горючих веществ. Да полторы тонны бензина в цистерне, вкопанной в землю рядом. Да около трех тонн солярки в другой цистерне. Говорить о последствиях взрыва можно долго. Но все предположительно… Опера, конечно, стали гнуть свою линию: взрыв, дескать, имел целью разрушить периметр зоны. Тем самым создаются условия для побега — массового побега! — заключенных.

Это, конечно, полный бред… Хоть ворота открой — ну какой дурак побежит? Куда? Зачем? Срок себе наматывать? Из обычной зоны, может быть, и ломанулись бы… а из ментовской — нет, поищите придурков в другом месте.

Женя Довгань пытался представить дело так, что это он пресек поджог. Вошел, застал Обнорского, поджигающего веревку. Сумел предотвратить. А поджигатель, гад, еще и сопротивлялся. Вот видишь — рубец на шее? Хлестал меня, сволочь бородатая, веревкой этой самой. Я давно к нему приглядываюсь… какой-то гад мутный. Да еще куряга. И пьяница.

Версия Довганя не выдерживала никакой критики: в кармане его рабочей спецовки обнаружили кусок точно такой же веревки. (Подбросил Обнорский, закричал Женя). В другом кармане некурящего Жени нашлись спички. Да и отлучался он перед взрывом непонятно куда и зачем.

Доказать, конечно, все равно ничего не удалось. Довганя просто стали прессовать по страшной силе: ШИЗО, ШИЗО, ПТК — крытая. Так он и сгинул где-то в тюрьме.

А Обнорского поставили кладовщиком склада ГСМ. Он пожал плечами и сказал:

— Сбылась мечта идиота.

Позже Сашка Зверев спросил:

— А выскочить-то ты успевал?

— В принципе, успевал. А что я, заяц мартовский, чтобы скакать?

— Ну и дурак ты, Андрюха, — покачал головой Зверев. — Вконец отмороженный. Я бы на твоем месте пулей оттуда летел — гори оно все синим пламенем! Тоже мне: пионер-герой. Спас колхозный курятник.

— Не, Саня, — серьезно ответил Обнорский, — ты не понял.

— Чего я не понял?

— Так склад же мог сгореть!

— Да и хрен-то с ним! Он тебе нужен?

— Нужен, — серьезно сказал Андрей. Зверев посмотрел на него сбоку с некоторым удивлением, покрутил головой.

— На кой? — спросил он с сомнением в голосе.

— Ну сам посуди: где же я буду токсикоманить, если весь ацетон сгорит? — сказал Обнорский и заржал жизнерадостно.

— Дурак ты, Андрюха.