Мент - Константинов Андрей Дмитриевич

В Нижнем Тагиле шел дождь. Капли барабанили по крышам, стеклам и заборам локалок. Весенний дождь смывал пыль, увлажнял готовую зазеленеть землю. В шорохе дождя звучал шепот: идет зеленый прокурор. В шорохе дождя обрушивались на зону женский плач, растерянность, одиночество.

— Ну что ты, Катя, — говорил Обнорский. — Что же ты плачешь?

— Я не буду… я больше не буду… Я сейчас соберусь, Андрюшенька, — отвечала она, продолжая всхлипывать.

— Как ты живешь, Катюша? — спросил Обнорский и удивился глупости и банальности своего вопроса. Ему казалось, что ситуация предполагает нечто более значительное, но это самое нечто не приходило в голову.

— Хорошо, — сказала Катя. — У меня все хорошо. А ты? Как ты?

— Я тоже нормально… Катя, тебя берут за горло? Ты одна сейчас? Ты можешь говорить свободно?

— Я не одна, Андрюша. Но я могу говорить свободно, — ответила Катя. Она уже несколько успокоилась. — А за горло меня взять нельзя — ты же меня знаешь.

Катин голос звучал в трубке очень четко, так, как будто она находилась в соседней комнате. Обнорский все еще не мог поверить в реальность происходящего.

— Роман Константиныч объяснил тебе ситуацию? — спросила Катя.

— Ситуацию? Какую ситуацию?

— О Господи! Ты еще спрашиваешь, сочинитель… Значит, не объяснил. Чем вы там занимаетесь?

— Мы чай пьем… с лимоном. Катя засмеялась. Катя засмеялась нервным неприятным смехом.

— Чай, — сказала она. — Чай с лимоном. А пряники? Пряников у вас нет?

— Нет, — сказал Обнорский, — пряников у нас нет.

— Обнорский, — сказала она, — ты пьян или ты дурак?

— Я трезвый… Но дурак. И… я люблю тебя. Катя.

— Фак ю, Обнорский… лучше бы ты был пьян. Ладно, передай трубку Роману Константиновичу, горе ты мое… сочинитель.

Андрей протянул трубку полковнику. Семенов взял телефон, сказал:

— Добрый вечер, Екатерина Дмитриевна… Ага, ну, тогда добрый день… Да просто не успел, сейчас скажу… да… Да… Спасибо, всего доброго. Трубочку Андрею передать?… Хорошо, понял. До свиданья.

Полковник выключил телефон. Обнорский посмотрел на него удивленно. Семенов махнул рукой и весело сказал:

— Да ладно, Андрей Викторович, скоро наговоритесь… Недели через две-три, по крайности через месяц, вы будете уже в Торонто.

— Каким образом? — спросил Андрей.

— В Питере задержан Сергей Березов. Он дал признательные показания: пистолет в вашу квартиру принес он. В известность вас не поставил. Вы невиновны, Андрей Викторович. В самое ближайшее время вы выйдете на свободу.

Забухала кровь в висках. Андрей прикрыл глаза.

— Я должен был сразу вам сказать… но как-то не получилось.

— Вот, значит, как… А вы-то, Роман Константинович, какое имеете к этому отношение? Я ничего не понимаю.

— Это долго объяснять, Андрей. Не суть важно. Главное, что нам удалось добиться твоего освобождения.

— Нам — это кому же? — спросил Андрей.

— Екатерине Дмитриевне, Никите Кудасову, мне, в конце концов. Так что сидеть тебе осталось совсем недолго…

— А Наумов? — спросил Обнорский. — Что-то вы, Роман Константинович, фамилию Наумова не упомянули.

Ответить Семенов не успел. Дверь распахнулась, вошел кум. Он внимательно посмотрел на Обнорского, на Семенова, на телефон в руке полковника.

— Ну, — сказал кум, — пообщались?

— Да, Валерий Василич, вполне.

— Чудненько, чудненько… Еще чайку?

— Спасибо, — ответил Семенов, — рад бы, да время поджимает. У меня к вам, Валерий Василич, другая просьба.

— Слушаю вас, Роман Константиныч.

— Вы бы нас с Андреем Викторовичем сфотографировали… на память.

— Так а чем?…

— Фотоаппарат есть, — сказал полковник. Он подошел к дивану, щелкнул замками дипломата и извлек шикарный «Кэнон».