Мент - Константинов Андрей Дмитриевич

Зверев набрал номер. За вчерашний вечер и половину ночи он набирал его раз тридцать. Или сорок… Или… хрен его знает, сколько раз он набирал этот номер. Гудки. Бесконечные Длинные гудки.

— Суки! — громко выкрикнул Косарь. — Суки! Рвань!

Смеялся малыш в ярком желтом комбинезоне, на полу прихожей стояли ботинки хозяина хаты со стоптанными каблуками. Бежал куда-то таракан. Красный телефон выплевывал длинные гудки.

Бывший опер опустил трубку на рычаг. Гудки смолкли, но ничего от этого не изменилось. Сашка вернулся в комнату, закурил косаревский «Беломор» и некоторое время сидел молча. Синий дым стелился над грязной клеенкой… Селедочная голова смотрела дурными глазами. «Ну, за успехи по вымогалову!», — сказала голова и подмигнула Звереву. Сашка с ожесточением воткнул в нее беломорину.

Он встал и подошел к Косарю, потряс за татуированное плечо:

— Вставай, Михал Антоныч! Вставай, дело есть.

Косарь замычал, раскрыл мутные, в красных прожилках глаза, посмотрел непонимающе, бессмысленно.

— Вставай, петушок пропел давно.

— А? Что? — прошептал беззубый рот. — Ты что?

Косарь сел, свесил тощие ноги, выглядывающие из черных семейных трусов, почесал татуированную грудь.

— Тьфу ты! Выпить-то осталось?

Зверев поднес ему граненый стакан с остатками водки. Косарь обхватил его обеими руками, жадно выпил, сморщился.

— Сейчас, Михал Антоныч, съездишь в одно место, оставишь письмишко.

— Куда еще? Никуда я не поеду.

— Надо, дядя Миша. Очень надо, — проникновенно сказал Зверев. — Денег на такси дам, на пивко дам… Отвезешь маляву — и обратно. Очень нужно.

Кряхтя, ругаясь, старый вор начал собираться. Зверев быстро писал письмо Насте. В окно било солнце. Селедочная голова с султаном беломорины оскорбленно молчала. Бормотал что-то себе под нос Косарь.

Лысый, Кент и Слон провели ночь в изоляторе временного содержания на улице Каляева. Изолятор соединен со зданием ГУВД на Литейном сквозным закрытым проходом. Вот по этому коридорчику их и провели в ИВС, где разместили всех врозь в двухместных камерах. У Кента и Лысого соседями оказались агенты из платников. В воскресенье у обоих дома прошли обыски, которые, разумеется, ничего не дали. Каких-либо запрещенных к хранению предметов, денег или ценностей обнаружено не было. У Слона тоже провели обыск — для маскировки.

Пока Косаря не было — а не было его долго — Зверев позвонил Галкину. Семен был дома, судя по голосу — трезв. Сашке он обрадовался, как будто не виделись сто лет, хотя в пятницу половину дня провели вместе. Даже поругались маленько.

— Худо дело, Саня, — сказал Галкин. — Шестерка тобой интересуется.

Шестеркой он по-старинке назвал ОРБ.

— Я знаю, — ответил Зверев. — Что-нибудь конкретное есть?

— Чего же конкретного? В субботу часов около пяти приперлись их опера. Пальцы веером… ФБР, блядь! Разговаривали с Самим, Сам-то им пыли напустил, вызвал Кислова: так и так, сыскать мне Зверева… Звонили тебе. Ну, Сам дал нам всем понять: шестерка на тебя тянет… все, конечно, под огромным секретом… какая-то стрелка, погоня. Достать, блядь, Зверева, из-под земли! Вот мы всем отделением тебя второй день и достаем. А фэбээровцы тебя до полуночи ждали. И Сам, и Василич намекнули: надо бы тебя предупредить, а ты пропал… как тут предупредишь?

— Да, пропал… — сказал Сашка. — Что еще, Семен?

— Да что ж? Все, пожалуй… Ты, Саня, как?

— Жив пока.

— М-да… Чем я, Санек, могу тебе помочь? — спросил Галкин и заорал кому-то: — Да убавь ты звук, в конце концов! Видишь — я разговариваю.

— Спасибо, Семен, — сказал Зверев. — Пока ничего не надо. Может быть, потом…