Он заговорил о предстоящем визите Генриха в сопровождении большей части придворных к королю Франции. Намечались грандиозные торжества: почти две недели турниров и пиров. Герцогиня Элеонор должна появиться со дня на день в Лондоне, чтобы присоединиться к свите королевы. Мадж тоже должна была ехать как одна из четырех фрейлин герцогини, но Эдвард уже несколько месяцев возмущался дороговизной этой затеи. Стоимость одежды и конской сбруи, а также транспортировки всего этого вместе с провизией через Па-де-Кале составляла гигантскую сумму, особенно если учитывать то, что Эдвард сделал все возможное, чтобы пышностью своей свиты затмить всех прочих.

– Многих тревожит это путешествие, – ответил Найветт. – Они полагают, что французы задумали какое-то коварство.

– Это вполне вероятно, – заметил герцог.

После этого они пошли в противоположную от нее сторону, и Мадж упустила их следующие реплики. Она выглянула из-за края гобелена, но все, что она успела заметить, это всклокоченные редеющие волосы Найветта, недавно снявшего головной убор. Затем собеседники развернулись, чтобы пойти в обратном направлении, и Мадж снова пришлось нырнуть в укрытие.

– Вам что-то известно в этой связи? – спросил Найветт. – У вас есть агенты во Франции?

– Я знаю будущее, – заявил Букингем.

Услышав в голосе герцога самодовольство, Мадж сжалась от страха.

– Откуда? – поинтересовался Найветт.

Мадж хотелось вмешаться, сказать Эдварду, что ему не следует доверять своему кузену, но она знала, что из этого все равно ничего не выйдет, она лишь вызовет гнев у своего возлюбленного. Он не стал бы слушать совет женщины.

Она попыталась уверить себя, что у нее нет никаких оснований в чем-либо подозревать Найветта. Он никогда не вспоминал о вспышке Эдварда в Ист-Гринвиче, даже при ней. Если он смог удержать в тайне угрозу герцога убить короля, то он, вероятно, по-прежнему верен своему господину, несмотря на обиду в связи с тем, что Эдвард захватил имущество его сестры после ее смерти.

– В картезианском монастыре есть один святой монах, с которым я иногда беседую, – сказал герцог. – Благодаря дару, данному ему всемогущим Господом Богом, он умеет предсказывать будущее. Этот монах сообщил мне, что ни король, ни его наследники не будут благоденствовать, и советовал мне приложить все возможные усилия, чтобы завоевать любовь англичан, потому что я и мой род благоденствовать будут, и однажды я получу в свои руки бразды правления Англией.

Мадж услышала шумный вдох Найветта и его неуверенное «Милорд…».

– Говорите без обиняков, кузен, – велел герцог.

Какое-то время они стояли на одном месте, и Мадж было все хорошо слышно. Затаив дыхание, она ждала ответа Найветта.

– Вы допускаете возможность того, – спросил он, – что этот монах был введен в заблуждение дьяволом? Меня всегда учили, что силы зла имеют свой интерес в пророчествах.

Явно оскорбленный, герцог пустился защищать монаха:

– Его предсказания не могут причинить мне никакого вреда. Только подумайте, сколько я смогу совершить, когда его пророчества сбудутся. – Он весело хохотнул. – Я вас уверяю: если бы король не оправился от своей последней хвори, на английском троне уже сидел бы я. И можете не сомневаться, я бы с радостью уже отрубил голову лорду кардиналу и некоторым другим.

– То, что вы говорите, – государственная измена, милорд, – взволнованно прошептал Найветт. – Как-то вы признались мне в том, что боитесь, как бы вас не отправили в Тауэр. Принимать на веру заявления этого монаха – верный путь там оказаться.

– Лучше мне умереть, чем продолжать терпеть то, как мною помыкают в последнее время. Почему я должен пускаться в путь для встречи с королем Франции? Он же наш враг! А все эти бессмысленные расходы? Когда я стану королем, подобного расточительства не будет.