Дело Ливенворта (сборник) - Анна Грин (1926)

Но Трумен Харвелл не собирался ничего объяснять, во всяком случае так казалось. Напротив, он пришел извиниться за несдержанные слова, которые произнес вчера вечером, ибо чувствовал себя обязанным заявить, что слова эти, какое бы впечатление они на меня ни произвели, были использованы безосновательно, что делало их не заслуживающими ни малейшего внимания.

– Но вы наверняка думали, что у вас есть причины для такого серьезнейшего обвинения, иначе ваши действия кроме как безумными не назовешь.

Лоб его наморщился, взгляд сделался мрачен.

– Не обязательно, – возразил он. – Я знал людей, которые под влиянием сильного удивления произносили обвинения пострашнее моих, и никто не называл их сумасшедшими.

– Удивления? Значит, лицо или внешний вид мистера Клеверинга были вам знакомы. Вряд ли бы вы так уж поразились, просто увидев незнакомого человека в коридоре, мистер Харвелл.

Он нервно побарабанил пальцами по спинке кресла, перед которым стоял, но не ответил.

– Присаживайтесь, – снова предложил я, но на этот раз с повелительными нотками в голосе. – Дело серьезное, и я намерен заняться им, как оно того заслуживает. Однажды вы сказали, что если бы вам было известно что-нибудь, что могло бы снять с Элеоноры Ливенворт подозрение, то с готовностью рассказали бы об этом.

– Прошу прощения, но я говорил, что рассказал бы, если бы знал что-нибудь, что могло бы ей помочь выбраться из этого печального положения.

– Не придирайтесь к словам. Вы знаете, и я знаю, что вы о чем-то умалчиваете, и я прошу вас ради нее и именем правосудия рассказать мне все.

– Вы ошибаетесь, – был упрямый ответ. – Возможно, у меня есть причины для определенных заключений, которые я сделал, но совесть не позволит мне спокойно произнести вслух подозрения, которые могут не только навредить репутации честного человека, но и поставить меня в неприятное положение обвинителя, не имеющего достаточных оснований для обвинений.

– Вы уже находитесь в этом положении, – так же холодно возразил я. – Ничто не сможет заставить меня забыть о том, что в моем присутствии вы назвали Генри Клеверинга убийцей мистера Ливенворта. Лучше объяснитесь, мистер Харвелл.

Коротко взглянув на меня, секретарь обошел кресло и сел.

– Вы загоняете меня в угол, – сказал он уже спокойнее. – Если вы решите воспользоваться положением и заставить меня раскрыть то немногое, что мне известно, мне останется только скрепя сердце солгать.

– Значит, вас удерживают только угрызения совести?

– Да, и еще недостаточность фактов в моем распоряжении.

– Я решу, что это за факты, когда услышу их.

Он поднял на меня глаза, и я был поражен, увидев странный огонь в их глубине. Очевидно, его убеждения были сильнее угрызений совести.

– Мистер Рэймонд, – начал он, – вы адвокат и, несомненно, практичный человек, но вы можете не знать, каково это – ощущать опасность, чувствовать флюиды, витающие в воздухе вокруг тебя, но не понимать, что оказывает на тебя такое могучее воздействие, пока случайно не узнаешь, что рядом находился враг, или друг проходил за окном, или смерть тенью промелькнула на странице книги, которую ты читаешь, или слилась с твоим дыханием, пока ты спишь?

Я в ответ покачал головой, зачарованный напряженностью его взгляда.

– Значит, вы не поймете меня или что я пережил за эти три недели.

И он откинулся на спинку кресла с ледяной сдержанностью, которая не оставляла надежды моему разгоревшемуся любопытству.

– Прошу прощения, – поспешил вставить я, – но то, что я никогда не испытывал подобных ощущений, не означает, что я не в состоянии понять чувства других, более подверженных душевным влияниям, чем я.

Он медленно подался вперед.