Шерлок Холмс и Дело о крысе - Дэвид Дэвис (1999)

Планировку «Матильды Бригс» он изучил довольно неплохо — ведь именно здесь, на борту, он впервые увидел баронессу Дюбейк; было это после того, как его похитили. На судно он попал, находясь под воздействием наркотиков, а потом его загипнотизировали. Он помнил, как сидел напротив баронессы в каюте, ум туманили изнеможение, боль, а потом ещё и наркотики; тогда-то он и оказался в её власти. Её мелодичный голос и завораживающие тёмные глаза лишили его способности к сопротивлению. Она погрузила его в глубокий гипнотический транс. Отчуждённость всегда была барьером, которым он отгораживался от мира чувств и человеческих взаимосвязей, и барьер этот пал под мощным натиском этой женщины. Он поддался её наущениям — наущениям, которые стали его убеждениями. Привычная система ценностей пала. Его будто бы подвели к окну, открытому в мир, и показали новый дивный вид, исполненный свежих и ярких красок. Даже сейчас он содрогался, вспоминая об этом. Эта женщина одержала над ним победу, и не приди Уотсон с синьором Сальвини ему на помощь, он бы и по сей день оставался в её власти. От одной этой мысли на лбу выступил холодный липкий пот. На миг голова поплыла, в мозгу закружились опасные, неоформленные мысли. Он чувствовал себя выздоравливающим, к которому внезапно вернулась прежняя болезнь. Неужели причина неожиданной слабости — то, что она опять где-то поблизости? Немыслимо! Он этого не позволит. Холмс нетвёрдым шагом подошёл к лееру и принялся отчаянно хватать ртом холодный ночной воздух, изгоняя из головы все мысли о баронессе и о своей неудаче.

Потом он решительным шагом направился к трюму. Люк был зазывно открыт. Может, его уже ждут? Холмс крадучись спустился по узкому трапу и через двойную дверь вошёл в трюм. Внутреннее пространство было освещено единственным фонарём, свисавшим с потолочной балки в дальнем конце тесного, неуютного помещения. В свете фонаря ему удалось разглядеть клетку. Он подошёл ближе, задыхаясь от исходившей оттуда вони. Увидел и обитателей клетки, помёт гигантской крысы. Клетка была набита крысятами, каждый размером с небольшую собаку. Они были крупнее крыс, которых он наблюдал в «Мосту мечтаний», — те, по всей видимости, были первым, пробным выводком. Этот же выводок оказался, так сказать, полновесным. Всего в клетке находилось с полдюжины зверьков, однако, всмотревшись, Холмс понял, что по большей части они лежат неподвижно, раззявив пасти в беззвучном крике. Те крысы, что ещё оставались в сознании, корчились и повизгивали, медленно агонизируя, из глаз их сочилась слизь, а мерзкие тела были покрыты пустулами. Холмс понял: чума набросилась на её переносчиков. Природа совершила очередной кульбит, и болезнь теперь уничтожала тех, кто её распространял.

Несколько секунд Холмс стоял, заворожённый этой сценой, будто сошедшей с полотна Иеронима Босха. Он в полной мере сознавал горькую иронию случившегося. Вмешательства не потребовалось — естественные силы разрушили планы баронессы, а вернее, пути её пересеклись с потайными путями природы, которая, если жизни на Земле грозит уничтожение, всегда вступает в игру, дабы не дать живому исчезнуть. Гигантская крыса больше не грозит Лондону чумой; бедствие обрушилось на ту, что вынашивала чудовищный план. На ту или на тех — ведь и отвратительные твари, и страшная болезнь, переносчиками которой они являлись, были созданы искусственным путём, чтобы осуществить дерзкое преступное намерение. Однако творение преступников вышло из-под их контроля.

Шерлок Холмс стоял у клетки, в голове лихорадочно проносились все эти озарения, и он вдруг заметил, что смеётся. Тело сотрясалось от внезапного приступа веселья. Он знал, что причина тому — усталость, звон в голове и внезапное облегчение, но другим источником этого смеха было острое сознание горького комизма ситуации.

Отрывистый, пронзительный смех отскакивал от стен трюма.

— Я был бы премного обязан, если бы вы поделились со мной причиной вашего веселья.