Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918 - Джордж Бьюкенен

Что касается личных взаимоотношений с князем, то начало моей службы сулило самое благожелательное отношение с его стороны. Свое согласие на мое назначение посланником его величества и генеральным консулом князь Фердинанд выразил одной из тех красивых фраз, на которые он был такой мастер: «Enchantè de recevoir le fils de son père, qui ètait l’ami du mien».[42] С другой стороны, отношения между двумя правительствами долгое время оставались довольно прохладными из-за крайне русофильской политики, проводимой его высочеством. Эти отношения еще больше ухудшились вследствие одного инцидента, приведшего к возникновению личной враждебности между двумя дворами. Получив сообщение о смерти королевы Виктории, князь Фердинанд обратился в британское представительство, заявив, что желал бы присутствовать на похоронах, но при условии, что ему окажут прием как правителю Болгарии, а не как во время празднования шестидесятилетия восхождения королевы на престол, когда он числился представителем младшей линии дома Кобургов. Князю ответили, что при подобных обстоятельствах такая постановка вопроса видится неуместной и что невозможно произвести изменения в уже утвержденной церемонии. После этого его высочество отменил все приготовления к поездке. Он послал на похороны своих представителей, а сам провел этот день в Филиппополе, где праздновался день рождения княжича Бориса и по этому поводу был устроен парад и праздничный завтрак, на который был специально приглашен русский посланник в Софии. Князь Фердинанд счел этот, как он выразился, «неприятный эпизод» знаком неуважения к себе, но его поступок, как и следовало ожидать, восстановил против него короля Эдуарда.

Я всегда рассматривал Болгарию как наиболее важный фактор на Балканах, и с учетом новой ситуации, сложившейся после начала Русско-японской войны, мне бы особенно хотелось освободить ее от чрезмерной зависимости от России. Поэтому, вручая князю Фердинанду свои верительные грамоты, я, с разрешения лорда Лэнсдоуна, отметил тот сочувственный интерес, с которым правительство его величества следило за моральными и материальными успехами его страны, и подчеркнул его дружественные чувства к народу Болгарии. Однако, учитывая, что князь крепко держал международные связи своей страны в собственных руках и при этом был наиболее благосклонен к тем, кто умел польстить его самолюбию, взаимопонимание между правительствами могло быть достигнуто лишь при условии, что Сент-Джеймсский двор будет с ним на дружеской ноге.

Перед отъездом из Англии я удостоился чести быть приглашенным в Виндзор на несколько дней, и там я постарался убедить короля Эдуарда передать со мной дружественное послание князю Фердинанду, которое способствовало бы успеху моей миссии. Король, однако, остался непреклонен. «Передайте князю, – сказал он, – что я помню о нашем родстве, но пока он не откажется от своей теперешней двуличной политики, он не может рассчитывать на мою поддержку». Столь едкое замечание нельзя было назвать ободряющим, и я совершенно растерялся, когда на обеде, данном в мою честь вскоре после моего прибытия в Софию, мне нужно было отвечать на тост за здоровье короля, произнесенный князем в очень дружественных выражениях. Я не решился нарушить теплую атмосферу этого вечера, передав слова его величества полностью, так как это произвело бы эффект разорвавшейся бомбы. Поэтому я воспользовался упоминанием его величества о liens de parentè (родственные связи – фр.) между ним и князем и, порассуждав на эту тему, в заключение произнес несколько добрых слов о князе и Болгарии, не указывая точно, выражаю ли я мнение короля или свое собственное.