Герой - Уильям Сомерсет Моэм (1901)

– Пожалуйста, мисс Клибборн, мы, девочки Литл-Примптона, хотим подарить вам этот букет в знак уважения. Мы желаем вам долгой жизни и семейного счастья с вашим избранником.

После этого она протянула Мэри туго увязанные цветы в гофрированной бумаге. Букет напоминал баранью ногу.

– А теперь мы все споем псалом сто тридцать седьмой, – объявил мистер Драйленд.

Псалом спели громко и энергично, а миссис Клибборн с нежной улыбкой прошептала миссис Парсонс, как приятно видеть такой энтузиазм у низших классов. Едва музыка затихла, возникла короткая пауза. Потом викарий, откашлявшись, выступил вперед.

– Капитан Парсонс, леди и джентльмены, прихожане Литл-Примптона. Хочу воспользоваться предоставленной мне возможностью и сказать несколько слов.

Викарий произнес превосходную речь. Банальные мысли, наглядные наблюдения, понятная мораль. Все фразы заканчивались звонким словом, указывая на его блестящие ораторские способности. Мистера Джексона везде слушали с удовольствием, и короткие резюме не позволяли оценить речи викария по достоинству из-за его склонности к пустословию. Незачем упоминать о том, что, закончив, он предложил еще раз приветствовать героя и слушатели восторженно на это откликнулись.

Джеймс счел празднество безвкусным и нелепым, хотя, занятый мыслями об отце, едва замечал, что происходит. Поначалу полковник Парсонс, погрузившись в глубокую депрессию, не обращал внимания на церемонию, и его взгляд то и дело возвращался к Джеймсу, а тот был в отчаянии от того, что так глубоко огорчил отца. Но возраст и слабость не позволяли полковнику слишком долго сосредотачиваться на чем-то одном. Время – лучший лекарь. Очень скоро старик забыл о жестоких словах сына, начал улыбаться, его лицо вновь выражало гордость и счастье.

Несмотря на это, Джеймс чувствовал, что должен искупить свой грех. Как только викарий замолчал, Джеймс понял, что от него ждут ответа. Он тут же подумал, что ему предоставляется возможность искупить вину перед отцом. Джеймсу претило выступать перед слушателями, но он смирился с этим. Никто, кроме него, не представлял себе, какая мука обращаться к глупым любопытным людям.

– Я очень благодарен вам всем за теплый прием, – начал он.

Голос дрожал от волнения и едва подчинялся ему, кровь прилила к лицу. Джеймсу казалось унизительным говорить все, что накопилось у него на душе. Он боялся сделать признание, волновался, что не сумеет выразить свои мысли. Заметил он и репортера местной газеты, который что-то торопливо записывал.

– Я очень тронут вашей добротой. Разумеется, я безмерно горжусь тем, что награжден крестом Виктории, но убежден: всем случившимся со мной я обязан моему отцу. Вы все знаете моего отца, знаете, каким храбрым он был солдатом. Благодаря его примеру, наставлениям и постоянной заботе мне удалось сделать ту малость, за которую меня сейчас хвалят. И я должен сказать, что обязан всем ему и моей матери. Мысль о безупречной и блестящей карьере отца, живущий в нем дух победителя поддерживали меня в трудные минуты. И я всегда старался доказать, что достоин моего отца и имени, унаследованного от него. Вы прокричали «ура» в мою честь, за что я очень вам признателен, а теперь прошу вас трижды прокричать «ура» в честь моего отца.

Полковник Парсонс повернулся к сыну, как только тот заговорил. Когда он понял значение слов Джейми, глаза его наполнились слезами счастья и благодарности. Воспоминания о том, что случилось за обеденным столом, рассеялись как дым, он испытывал только радость. Полковник даже подумал: «Теперь я могу умереть счастливым!» Потрясенный до глубины души, он совершенно не стыдился слез, достал из кармана носовой платок и неспешно вытер щеки.

Оркестр заиграл «Правь, Британия!» и «Боже, спаси королеву!», а потом все отбыли в порядке, установленном мистером Драйлендом. Те, кто стоял под триумфальной аркой, тоже разошлись. Джексоны и чета Клибборнов отправились по своим делам, Мэри вернулась в дом.