Означает ли это, что колледжи и университеты имеют право свободно определять свои задачи так, как пожелают, и что любая политика приема в студенты, соответствующая провозглашенной миссии, справедлива? Если это так, как быть с расовой сегрегацией, еще недавно существовавшей в университетских кампусах на американском Юге? Оказывается, что Школа права Техасского университета была ранее центром конституционного конфликта. В 1946 г., когда в этом учебном заведении была введена сегрегация, Школа права отказала в приеме Хеману Мэриону Светту на том основании, что в Школу не принимают темнокожих. Попытки Светта оспорить этот отказ привел к знаковому делу Sweatt vs. Painter, рассмотренному Верховным судом США, решение которого нанесло удар сегрегации в высшем образовании.

Но если единственный критерий справедливости политики приема студентов — соответствие этой политики задаче учебного заведения, то что дурного или неправильного в доводах, которые тогда выдвинула Техасская школа права? Задача этой школы заключалась в подготовке юристов для техасских юридических фирм. Школа права утверждала, что, поскольку эти фирмы не брали на работу чернокожих, прием чернокожих студентов не способствовал бы выполнению ее задачи.

Можно утверждать, что Школа права Техасского университета как государственный институт ограничена в выборе задач в большей степени, чем частные университеты. И действительно, примечательные конституционные доводы против аффирмативных действий в высшем образовании связаны с государственными университетами — Калифорнийским университетом в Дэвисе (дело Bakke), Техасским университетом (дело Hopwood) и Мичиганским университетом (дело Gratter). Но, поскольку мы пытаемся определить справедливость или несправедливость, а не законность использования расы как фактора, влияющего на прием в высшие учебные заведения, различие между государственными и частным университетами не является решающим.

Частные ассоциации, как и государственные учреждения, можно критиковать за несправедливость. Вспомните сидячие забастовки, которые проводили в студенческих кафетериях в знак протеста против расовой дискриминации на американском Юге. Буфетные стойки принадлежали частным лицам, но проводимая этими людьми расовая дискриминация все равно была несправедливой. (В сущности, Закон 1964 г. о гражданских правах сделал такую дискриминацию незаконной.)

Или рассмотрим квоты на прием евреев, введенные, формально или неформально, некоторыми университетами Лиги плюща в 20-х и 30-х гг. XX в. Можно ли оправдать эти квоты морально — просто тем, что университеты были не государственными, а частными? В 1922 г. президент Гарварда Эббот Лоуренс Лоуэлл предложил ограничить до 12 % количество принимаемых в университет и сделал это во имя уменьшения антисемитизма. «Антисемитские настроения среди студентов усиливаются, — сказал Лоуэлл, — и они усиливаются пропорционально увеличению числа студентов-евреев»[244]. В 30-х гг. XX в. директор Дартмута, отвечавший за прием новых студентов, писал бывшему питомцу этого учебного заведения, жаловавшемуся на растущее число евреев в студенческом городке: «Рад получить ваши комментарии по еврейской проблеме, — писал этот директор. — Если мы выйдем за пределы 5–6% евреев на курсе поступивших в 1938 г., я буду огорчен так, что не выразить и словами». В 1945 г. президент Дартмута оправдывал ограничения на прием евреев ссылками на задачи учебного заведения: «Дартмут — христианский колледж, основанный для христианизации его студентов»[245].