Записки следователя [илл. В.Кулькова] - Бодунов Иван Васильевич, Рысс Евгений Самойлович (1966)

Опять выплыла мысль о том, о чем надо будет завтра же сказать остальным «Черным воронам». Он уже все предвидел и на все решился. Что-то скажут его друзья? Шоферу Пермякову они добавят к десятке трешник, и он будет молчать. Мещанинова, эта сатана в юбке, небось будет даже довольна. Ладыга? Черт его знает, что такое Ладыга. Худощавый, с усиками, величавый не по комплекции. Еще испугается и побежит донесет. Черт его в самом деле знает, что такое Ладыга.

Михайлова? Эта, пожалуй, на убийство не пойдет. Но ей и не надо идти. А молчать и получать деньги ее Ладыга уговорит. Если, конечно, сам не струсит.

Климов подумал, что они справятся и вдвоем с Лады-гой. Фу ты черт! Конечно, неприятная операция, но лучше, чем вскакивать по звонку будильника, бежать на работу и два раза в месяц получать зарплату.

И снова подумал Климов: правильно ли все то, что он делает? И снова сравнил жизнь, которою он живет, с жизнью, которою он жил прежде. Может быть, та, прежняя, была лучше? Конечно, нет. Да и все равно вернуться к ней уже никак невозможно. Жалко шофера? Но он не знает, кто такой этот шофер. Может быть, он окажется бандитом, скверным, злым человеком. И, кроме того, ценой этой, неизвестно еще, хорошей или плохой, жизни будет куплена та жизнь, на какую он, Климов, имеет, наверно имеет, право.

Да, он, Климов, имеет право жить красиво, потому что он умный и талантливый.

Нет, подумал он, сам не желая так думать — бывает так, что мысли приходят против собственной воли,- нет, это неправда, и в литографии есть люди талантливые, да и вообще, мало ли людей с дарованиями.

Шел дождь. Выборгская сторона блестела черным блеском. На трамваях ехали разные люди: и рабочие, и нэпманы, и подпольные спекулянты. А Климову кружили голову удивительные мечтания. Убийство шофера представлялось такой мелочью, что о ней не стоило и говорить.

У Финляндского вокзала он позвал извозчика и, не торгуясь, за тридцать копеек, хотя красная цена была двугривенный, поехал к себе на Петроградскую сторону, к дому, в котором он снимал комнату.

Десять раз продумывал Климов, решатся или не решатся его товарищи.

В ресторане «Кахетия» начался второй, очень важный для дальнейшего разговор.

— Завтра,- сказал, почему-то радостно улыбаясь, Климов,- мы приобретем автомобиль. Шофера придется заменить. Понимаете?

— Я понимаю,- спокойно сказала Мещанинова.

— Ну вот,- сказал Климов,- я думаю, мы вдвоем с Ладыгой справимся.

— Нет,- сказала Мещанинова,- я еду с вами. Я ведь авантюристка. Я хочу видеть, как это все произойдет.

Краем глаза Климов поглядывал на Ладыгу. Ладыга молчал. На верхней его губе, непонятно с каким выражением, топорщились маленькие усики. Бунт, однако, начался не с него. Взбунтовалась маленькая Михайлова, которая, как казалось Климову, от природы была неспособна противоречить людям.

— Мы с Ладыгой на это не можем пойти,- заговорила она, страшно волнуясь.- Шубы красть и то было страшно, а шофера ведь придется убить? Да? Ведь за это расстрел полагается. И потом, вообще убийство — это… Это ужасно — убийство!

И тут наконец заговорил Ладыга.

— Тамарочка,- сказал он ласково, стряхивая пепел с папиросы,- а на что же ты будешь жить, моя девочка? Мы ведь с тобой в институте месяца три не были, что же ты думаешь, придем и нам за все три месяца стипендию выложат? Небось нас уже исключили. К родителям отправишься? Выгнанная из института, невесть где шатавшаяся? А если и родители выгонят?

Он еще раз затянулся папиросой, выпустил дым, кольца он пускать так и не научился, хотя тренировался часами, и торжествующе посмотрел на Климова — вот, мол, как я ей все изложил.

Михайлова вся раскраснелась, и В глазах у нее показались слезы.

— Нет, я понимаю,-заговорила она, тяжело дыша от волнения,-конечно, Надо находить способы, надо красиво жить и, Значит, надо иметь деньги, но есть же и другие средства.

— Какие, Тамарочка? -ласково спросил Климов.