Дым - Дэн Вилета (2016)

Подобно Томасу, Ренфрю говорит едва слышно, не поворачивая головы и не шевеля руками, которые покоятся на рукояти трости, зажатой между коленями. Чарли посещает странная мысль: наставник сел к ним в экипаж именно для того, чтобы поговорить с Томасом.

— Нет, — говорит Ренфрю. — Дым — не болезнь, как и жар — не грипп. И то и другое — лишь симптомы.

— Дым — это симптом, — повторяет Томас медленно, осторожно. — Все равно, дым не от Бога.

Вот теперь Ренфрю оборачивается, склоняется к Томасу и отвечает ему теплым, искренним голосом. Чарли вытягивает шею, желая расслышать его слова, и почти ложится щекой на пальто учителя.

— Почему же? — возражает Ренфрю. — Возьмем корь: она от Бога. Религия Суинберна устарела. Он невежда. Он не понимает, что и ученый может верить, что наука — это форма поклонения Богу. — Ренфрю делает паузу. — Но ты ведь хочешь спросить о чем-то еще?

— Если это болезнь… а дым — ее симптом… Она передается от отца к сыну?

Прежде чем Ренфрю успевает ответить, колесо экипажа попадает в выбоину, и все вповалку падают друг на друга. Через секунду разбуженные мальчики садятся обратно, смущенные из-за столкновения с учителем. Чарли ждет, когда разговор возобновится, но Ренфрю и Томас молчат. Тогда он смотрит в окно и видит в лунном свете сову, сидящую на ограде. Сова смотрит прямо на него. Кажется, что в ее глазах, обрамленных тонкими светлыми перьями, застыло бездушное изумление.

Процессия подъезжает к школе. Она открывается взору, когда экипажи взбираются на последний холм: главное здание, дортуары и сарай, все вместе — черный крест на сыром снегу. Темный кирпич прячет от глаза детали. Мальчиков не нужно подгонять — они быстро заходят внутрь, направляются в дортуар и ложатся. Кое-кто бросается на кровать прямо в одежде. В помещении, где отход ко сну обычно сопровождается перешептываниями, смехом, вскриками, стоит странная тишина. Гаснет последняя свеча. Чарли ждет полчаса, потом встает и проскальзывает в умывальню. Томас уже там: сидит на полу, закутавшись в одеяло и прислонившись спиной к стене. Чарли опускается рядом на холодную кафельную плитку.

— Я первый или ты? — спрашивает он.

— Ты, — говорит Томас. В голосе его слышна бесконечная усталость. И еще обида. И безысходность. Чарли к этому не готов.

— Или ты сейчас не хочешь? Можно ведь подождать до завтра.

Томас подвигается ровно настолько, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Ты хочешь поговорить, Чарли, а я твой друг. Так давай поговорим.

Он не добавляет: «Такова цена, которую мы должны платить. За дружбу». Но Чарли слышит и то, что не сказано.

Ему горько из-за того, что дружба имеет цену.

Томас

Чарли рассказывает мне. О том чуде, которое он видел. А я — о том, что делал я, там, на рыночной площади. Все честно, как денежные расчеты между двумя голландцами. Потом мы расходимся по кроватям. Ни один из нас не получает ожидаемого отклика. Чарли хочет, чтобы я восхитился, начал строить вместе с ним разные теории и разрабатывать план возвращения в Лондон, чтобы выследить того человека.