Дым - Дэн Вилета (2016)

Чарли так спешит, что пыль разлетается по углам.

В камине жарко горят дрова, наполняя кабинет смолистым ароматом. Перед огнем стоят два кресла, под углом друг к другу, словно между ними идет конфиденциальная беседа. Траут похлопывает по спинке одного из них и садится в другое. Из-за его комплекции сделать это непросто: он становится к креслу спиной, словно ныряльщик на краю платформы, отводит ягодицы назад, наклоняет вперед плечи для равновесия, затем, крякнув, валится в кресло вперед спиной. Чарли опасливо подходит и присаживается на краешек предназначенного ему кресла в скованной позе. Узкое пространство между ручками двух кресел занимает кофейный столик. На нем стоят графин и серебряный поднос с бокалами.

— Портвейн или херес? — любезно спрашивает Траут. Но за любезностью и лоснящимися полусферами его щек поблескивают внимательные глаза.

— Ничего, сэр.

— Ничего? Чушь. Тогда портвейн. — Траут наполняет два бокала. — Вкус нужно развивать. Как и полезные привычки. Джентльмен разбирается в том, что пьет.

Кажется, Траут не намерен продолжать, пока Чарли не сделает хотя бы глоток: он сидит, поднеся бокал почти к самым губам, и втягивает носом аромат напитка. На протяжении одного безумного мгновения Чарли пребывает в уверенности, что директор пытается отравить его. Но даже если так, выбора нет. Надо пить. В отличие от таблетки, спрятать жидкость под языком или за щекой не получится.

— Ну как вам? — интересуется Траут, когда Чарли ставит бокал на столик.

— Сладко.

— Да. Сильные ноты сливы. И еще какой-то земляной привкус. Возможно, трюфели.

Чарли подозревает, что директор смеется на ним.

— Полагаю, вы знаете, зачем я пригласил вас сюда.

Траут не говорит «вызвал». В этом нет надобности. Правда известна обоим.

Чарли кое-как изображает кивок в знак согласия.

— Ситуация необычная, мистер Купер. Необычная. Не могу припомнить, когда я в последний раз вынужден был пригласить ученика на подобный тет-а-тет.

— Да, сэр.

— Но с другой стороны, что еще можно сделать? Вы ведь его ближайший друг.

Чарли озадачен:

— Чей?

— Аргайла. — Теперь Траут смотрит на него с подозрением. — Я что-то перепутал?

Чтобы перестроиться, Чарли требуется не меньше трех вдохов. Он старается не поддаваться чувству огромного облегчения, но все же оно накатывает. Его тело соскальзывает с края в глубину кресла.

— Нет, сэр. То есть да. Я его лучший друг. — Приходит новая тревога, совсем иного рода. — С ним что-то не так?

— Вы и сами это знаете, но, вероятно, не осознаете проблему до конца. Возможно, ему стыдно говорить о ней. — Траут облизывает губы. Облизывает толстые губы толстым языком. На мягкой розовой коже блестит слюна. — Мы беспокоимся об Аргайле. Видите ли, в нем кое-что… растет.

— Он болен? — Чарли кажется, что он говорит нормальным, ровным голосом. Но желудок стянут узлом. Нет, не желудок, а все внутренности, от кишок до диафрагмы. Узел тугой. Нужно несколько часов, чтобы его развязать.

— Болен? Можно сказать и так. В нем растет тьма. Порок. Нет, даже больше, чем порок. Зло. Да, боюсь, без этого слова не обойтись. Зло. Как если бы ваш друг держал при себе бомбу. Когда она взорвется, тогда… — Траут взбалтывает портвейн в своем бокале. — Понимаете, доктор Ренфрю обнаружил доказательство. В саже Аргайла. Научное.

Слову приданы определенный вес, определенная интонация. Не раздражение, а что-то вроде… настороженности?

— И это нельзя остановить?

— Мы не должны терять надежды. Мистер Суинберн рекомендует молитвы. Известно, что они помогают. Например…

Но Чарли больше не слушает. Он думает. Вспоминает, какие вопросы задавал Томас в экипаже на обратном пути из Оксфорда, как пытался разобраться в терминах. «Дым — это симптом», — сказал ему Ренфрю.

Что же тогда зло?