Жнецы - Джон Коннолли (2008)

В животе чувствовалось какое-то напряжение. Вначале подумалось – быть может, от страха, но затем Уилли понял, что это от ожидания. Долгие годы он плыл по течению. Неспешно жил ото дня ко дню, занимаясь любимым делом, но всегда избегая экстрима, никогда не испытывая себя на прочность. Брю думал, что эти времена для него безвозвратно миновали, что это все из событий туманной юности, а вот гляди-ка, ошибся. Уилли погладил лежащий в кармане «браунинг». Вещица вроде как слишком мелковатая и легковесная, чтобы помочь по-серьезному, – не «пушка», а, можно сказать, «пукалка», – но она словно сама собой источала жар: Уилли сквозь штанину чувствовал ногой ее тепло. Он попробовал вообразить, как пускает ее в ход, и не смог. Это оружие для убийства вблизи, а Уилли даже на войне, когда, случалось, стрелял, не мог представить лицо человека, которому предназначается выстрел. Что же до того, чтобы умереть самому, то это его не пугало: момент, может, и да, а сам факт нет. В конце концов Брю достиг возраста, когда смерть из отдаленного абстрактного понятия начинает становиться объективной реальностью.

Беспокоила его в основном мысль, как бы не подвести Ангела с Луисом или Детектива. Вот этого Уилли действительно не хотел. А хотел все сделать по-правильному. И молил о храбрости, если час все же пробьет.

От Куинса до оговоренного места встречи с Детективом было примерно шесть – шесть с половиной часов езды. Путь в основном пролегал, слава богу, по хайвэю, так что можно было стабильно держаться в пределах ста тридцати. Только когда Уилли свернул с 87‑й автострады, рельеф местности и сама дорога ощутимо изменились, вынуждая сбавить скорость. Видеть окрестность было необязательно – оно и так чувствовалось, что при съезде с федеральной трассы на более укромные местные дороги атмосфера меняется. Для этого не надо быть экстрасенсом. Автотрасса словно отмежевывалась от природы барьером – своими шестью полосами быстро идущего транспорта. Уилли сам, проносясь по ней, как-то вполглаза, поверхностно воспринимал сбитую на дороге живность. А вот когда магистраль сменялась дорогами поуже и поменьше, настроение и ракурс в одночасье менялись.

Природа здесь как будто придвигалась. Ближе становились деревья, а единственный путеводный свет исходил от твоих собственных фар и нечастых отражателей, словно случайно вделанных в дорожное покрытие. Прошел кратковременный дождь, капли которого, вспыхивая в сквозном луче, смотрелись колкими звездными вспышками. Вот на линии обзора что-то пролетело – такое большое и близкое, что на мгновение показалось: сейчас бабах – и вдребезги лобовое стекло. Мелькнула мысль, что это летучая мышь, хотя откуда им взяться таких размеров (второсортные ужастики не в счет). Потом стало ясно: это сова на охоте. Ух ты. Уилли запоздало охватил странный, чуть шалый восторг: надо же, а он ведь настоящих сов ни разу и не видел, разве что по телику да в зоопарке. Брю даже и не представлял, что она в полете может быть такой большой и тяжелой. Хорошо, что не столкнулись с ней на скорости: тут бы не только стеклу, а и башке кранты.

Уилли был дитем города, в частности Нью-Йорка. Это не значит, что зеленые поля его предместий он воспринимал лишь как еще не застроенные пригороды. Вовсе нет, в Уилли тоже билась сентиментальная жилка. Просто дело в том, что Нью-Йорк не походил на другие штаты: это место определяется своим крупнейшим городом так, как ни в каком другом городе по стране. При упоминании о Нью-Йорке большинство людей, и местных, и иностранцев, как-то не думает об Адирондаке или реке Святого Лаврентия, о лесах, деревьях и водопадах. Им сразу же видится шумный мегаполис с его небоскребами из стекла и бетона и желтыми такси. Это и есть Нью-Йорк Уилли, который никак не отождествляется с сельскими просторами.