Жнецы - Джон Коннолли (2008)

«Газированный леденец» славился своим лимонадом, который готовился по заказу. Лимоны выжимались на ваших глазах, затем их сок смешивался с сахарным сиропом и наливался в стакан с колотым льдом. Сейчас два стакана с этим самым лимонадом стояли перед человеком, согбенно сидящим в угловой отсечке. Перед уходом работники пригасили светильники, и сейчас ощущение у Луиса было такое, будто ждущий его старик каким-то образом впитывал в себя освещение, словно некая черная дыра в человеческом обличии; трещина во времени и пространстве, вбирающая в себя все вокруг – хорошее и плохое, свет и его противоположность, – подпитывая собственное существование за счет всего, что оказывалось в зоне досягаемости.

С человеком по имени Гэбриел Луис не пересекался вот уже несколько лет, и вместе с тем их жизни, некогда связанные столь тесно, были в каком-то смысле неразделимы. Фактически для жизни Луиса раскрыл именно Гэбриел. Это он заприметил паренька с неоспоримыми задатками, взял и выковал из него мужчину, которым можно было действовать как оружием. И заказы от людей, желавших воспользоваться услугами Луиса, приходили именно через Гэбриела. Он являлся фокусной точкой контакта, своеобразным фильтром. Конкретный статус этого человека был весьма расплывчат. Он выступал куратором, посредником. На его руках не было крови, во всяком случае, ее никто не видел. Луис ему доверял – отчасти, а по большей части нет. Слишком уж многое в Гэбриеле казалось неизвестным; более того, непостижимым. И вместе с тем Луис осознавал в себе нечто, напоминающее трогательную привязанность к своему старому покровителю.

В сравнении с прошлым разом Гэбриел как будто убавился в размерах (усох от возраста, что ли). Волосы и борода были теперь снежно-белыми, а тело словно утопало в складках просторного черного пальто. Правая рука при поднятии стакана слегка дрожала. Старик поднес напиток к губам и отпил, при этом несколько капель выплеснулись на столешницу.

– Для лимонада чуть холодновато, вам не кажется? – поинтересовался Луис.

– Холод меня не заботит, – ответил Гэбриел. – Тем более что нынче на каждом углу можно согреться кофе, который здесь, кстати, особенно хорош. Подозреваю, что это из-за кофеварок на газу. Но отменный лимонад в отличие от кофе нынче мало где встретишь, так что нужно хвататься за такую возможность, когда она предоставляется.

– Как скажете, – сдержанно сказал Луис, усаживаясь напротив.

При этом он старался удерживать в поле зрения и входную, и служебную двери. На середину стола Луис положил принесенную газету. К стакану не притронулся.

– А ты знаешь, что здесь снимались сцены «Трех дней Кондора»?[10] Кажется, Редфорд сидел как раз на том самом месте, где сейчас сидишь ты.

– Вы мне об этом рассказывали, – напомнил Луис. – Когда-то давно.

– Правда? – В голосе Гэбриела сквозило огорчение. – Значит, в тогдашних обстоятельствах я счел нужным про это упомянуть. – Он кашлянул. – Давно это было: лет десять тому назад, если не больше. Примерно с той поры, как ты стал обнаруживать в себе присутствие совести.

– Вообще-то она присутствовала всегда. Просто до этого я как-то не уделял ей особого внимания.

– Я понял, что теряю тебя, еще задолго до того, как наши пути разошлись.

– Каким образом?

– Ты начал спрашивать: «Зачем?»

– Значит, это стало казаться уместным.

– Уместность – понятие относительное. В нашем деле есть такие, кто вопрос «зачем?» считает прелюдией к вопросу: «как глубоко ты бы хотел быть закопанным?» или: «тебе венок из роз или лилий?».

– Но ведь вы ж были не из их числа?

Гэбриел пожал плечами.

– Я бы так не сказал. Просто я не был готов скормить тебя собакам. И вообще старался смягчить твои тревоги, прежде чем позволил отправиться в свободное плавание.

– Позволили? Мне?

– Ты уж дай старику малость поблажить, польстить самому себе. К тому же ты знаешь: не все из нашего дела уходили своими ногами.