Жнецы - Джон Коннолли (2008)

Для Уилли это было, пожалуй, хуже, чем ничего. Бездельничать он мог и в сравнительном уюте своей квартиры – все лучше, чем делать что-то нелюбимое вообще вне всякого комфорта. Арно на протяжении вахты почитывал книжку – то есть, получается, фактически помножал на ноль их главную цель: следить за зданием. Иными словами, сачковал. Но опять же: кто может заставить человека заниматься нелюбимым делом? Вот Арно сейчас и сидит, убивает время. Луис пока не хотел, чтобы они возвращались к себе в мастерскую, а значит, Уилли оставалось или запереться у себя в квартире и пялиться в ящик, что не вызывало у него никакого энтузиазма, или же торчать в машине и следить за зданием, что тоже абсолютно безынтересно. Достойным был разве что вывод: согласен Луис или нет, но они с Арно скоро снова выходят на работу. Пары дней вынужденного безделья для Уилли оказалось достаточно, чтобы ощутить, как внутри него что-то словно отмирает.

Пентхаус Хойла занимал в высотке три последних этажа. Остальное было отдано под его офисы. Бизнес-интересы Хойла простирались в различные сферы – горнодобывающую промышленность, недвижимость, страхование, исследования в области фармацевтики, – но, несмотря на всю эту разносторонность, средоточие, живое сердце его деловой активности крылось за неброским фасадом манхэттенской цитадели. Это была материнская компания, и именно в ней обретались вся власть Хойла и сила. На протяжении дня в вестибюль здания и обратно втекала и вытекала небольшая, но стабильная вереница людей. Между двенадцатью и двумя часами пополудни движение нарастало, а после пяти обретало характер фактически одностороннего движения. Ничего предосудительного за время дежурства ни Ангел, ни Уилли с Арно не заметили. Людей с гранатометами за столбами не наблюдалось, а меж растений в горшках не проглядывали стволы тяжелой артиллерии.

Опять же, как подчеркнул Гэбриел, Хойл вышел на Луиса через определенные каналы. Можно сказать, поистине старосветская куртуазность в наш модерновый век; такая, что своей неукоснительностью обязана репутации Гэбриела и услугам, что ему до сих пор причитаются. Любое нарушение Хойлом негласного протокола, скорее всего, чревато последствиями. Так что, исходя из понятий Гэбриела, волноваться сверх нормы у Луиса нет необходимости. Иными словами, входя в девятом часу вечера в здание, Луис с Ангелом были оба предельно насторожены.

За стойкой дежурил единственный охранник, который при их проходе едва заметно кивнул. Лифт в вестибюле был всего один, без кнопок изнутри и снаружи. В кабине везде зеркала. Никаких камер, во всяком случае на виду. Ангел прикинул: значит, их как минимум три – по одной за каждым стенным зеркалом плюс четвертый глазок где-нибудь за экранчиком, где появляются цифры с указанием этажей. Наверняка в лифте имелся еще и микрофон, так что Луис с Ангелом ехали молча, глядя на свои отражения в медно поблескивающих дверях: одно спокойно-отстраненное, другое несколько скептическое. Ангел зеркала недолюбливал. Луис как-то сказал, что они его тоже не любят: «У тебя даже отражение как будто меченое, оставляет за собой пятна».

Когда на дисплее показались литеры «ПХ», лифт мягко остановился. Бесшумно разъехались створки дверей, открыв взору пустое фойе все с теми же зеркалами на стенах и с вазой свежесрезанных цветов на небольшом мраморном постаменте. Помимо вазы там находились еще и двое охранников в траурно-черных костюмах и с галстуками в тон (тоже какими-то похоронными). Охранники держали наготове металлодетекторы. Ими они прошлись по Ангелу с Луисом, приостанавливаясь на ременных пряжках, карманной мелочи и часах, после чего кивнули: «Проходите».