Жнецы - Джон Коннолли (2008)

Ангел отвернулся. Симеон нажал кнопку «пауза», застопорив изображение.

– Кто это? – задал вопрос Луис.

– Лоретта, моя дочь, – ответил Хойл. – Она встречалась с оставшимся в живых сыном Лихагена, Майклом. Делала это нарочно, мне назло. Она винила меня во всем, что складывалось в ее жизни не так. Спать с сыном человека, которого я ненавидел всеми фибрами, для нее, как видно, было чем-то вроде мести мне, родному отцу. Но она недооценивала способность семейки Лихагенов на изуверское насилие и жестокость.

– Зачем они так поступили? – тихо спросил Луис.

Не в силах сносить на себе взгляд Луиса, Хойл отвел глаза.

– Да какая теперь разница, – вяло отмахнулся он, из чего следовало сделать недвусмысленный вывод: то, что спровоцировало такой ответный ход, было не менее гнусным.

– Почему вы не обратились в полицию?

– У них нет доказательств, что это дело рук именно Лихагена. Я знаю, что эта запись пришла именно от него – нутром это чувствую, – но даже если б мне удалось убедить полицию, что за все в ответе Лихаген, я уверен: у него они бы не нашли ни следа пребывания моей дочери, даже при условии, что отыскали бы ту свиноферму. А тут еще вопросы нашей обоюдной непримиримости. Мы с Лихагеном оба не агнцы, но теперь этого уже не остановить: слишком далеко зашло.

Николас сделал знак Симеону, и тот, убрав ДВД-плейер со стола в неприметную темную нишу, скрылся в одной из задних комнат.

– Добавлю, что вы для меня в этом вопросе не первый, так сказать, порт захода, – поведал Хойл. – До вас я нанимал другого человека. Звали его Кандич – серб, которому я поручил убить того самого отпрыска, Майкла, а если получится, то и Артура Лихагена. По моим сведениям, Кандич в своем ремесле был самым умелым.

– И что из этого получилось? – поинтересовался Луис.

Возвратился Симеон. С собой он нес стеклянную колбу, а в колбе лежала человечья голова – роговица глаз обесцвечена бальзамирующим составом, кожа выбелена до цвета кости. Неопрятными рямками свисала внизу у шеи плоть.

– Получилось не очень, – сухо ответил Хойл. – Вот это мы получили с неделю назад. Я или чересчур доверился мнению о безупречности Кандича, или же это символическое предупреждение каждому, кто дерзнет пойти его путем.

– И теперь вы хотите, чтобы Лихаген поплатился за то, что произошло с вашей дочерью?

– Я просто хочу, чтобы все это закончилось. А закончиться оно сможет только со смертью одного из нас. Разумеется, как я уже сказал, для меня предпочтительней, чтобы Лихаген отправился на тот свет первым.

Луис поднялся с кресла – движение, заставившее двоих охранников у двери потянуться за оружием. Симеон взмахом велел им остановиться.

– Что ж, – обратился Луис к Хойлу, – все это очень интересно. Не знаю, откуда вы черпаете сведения, но вам не мешает серьезно поговорить со своим источником. У меня впечатление, что он снабжает вас некачественной информацией. Никакого Лютера Бергера я знать не знаю, а оружия никогда в руках не держал. Я бизнесмен, только и всего. И еще я б на вашем месте поостерегся говорить все эти вещи вслух. Так недолго и на проблемы с законом нарваться.

Луис направился к двери, Ангел следом. Остановить их не пытались. Никто не произнес ни слова, пока гости проходили по фойе и стояли в ожидании лифта.

– Спасибо, что нашли для меня время, джентльмены, – напутствовал их Хойл. – Уверен, что скоро вы дадите о себе знать.

Створки лифта раздвинулись, и Луис с Ангелом, ступив внутрь, в молчании поехали вниз, где скрылись в хитросплетении улиц.

С самого отъезда от здания Хойла Луис не проронил ни звука. Город вокруг двигался согласно своему собственному внутреннему биению; ритму, что, варьируясь из часа в час, увязывал движения населяющих его обитателей таких образом, что иногда сложно было сказать, то ли это город диктует стиль и график их жизни, или же это, наоборот, они влияют на жизнь города.