Хронолиты - Роберт Чарльз Уилсон (2001)

Популярные фразы тех дней, теперь совсем позабытые: «Отдайте мне мое», «Жестко, но приятно!», «Как свет в ящике».

Имена и места, которые казались нам важными: Доктор Дэн Лессер, Уилингское здание суда, Беккет и Гольдштейн, Кваме Финто.

События: вторая волна высадок на Луну; пандемия в Заире; европейский валютный кризис и штурм Гааги.

И, конечно, Куан, словно нарастающий бой барабанов.

Пхеньян, следом Хошимин и, в конце концов, Макао, Саппоро, равнина Канто, Ичан…

И вся первоначальная одержимость и восхищение Куаном: десять тысяч веб-сайтов с их эксцентричными и противоречивыми теориями, бесконечное бурление обезумивших газет, симпозиумы и доклады комиссий, экспертные оценки и запросы Конгресса. Молодой человек из Лос-Анджелеса, официально сменивший имя на «Куан», и его подражатели.

Куан, кем бы или чем бы он ни был, уже стал виновником гибели сотен тысяч людей, а возможно, и больше. По этой причине к его имени относились с максимальной серьезностью в высших кругах. По той же причине он стал популярным персонажем у комиков и дизайнеров футболок. Надпись «Куанист» запрещали в некоторых школах, пока не вмешался Союз защиты гражданских свобод. Поскольку Куан символизировал лишь разрушение и завоевание, он стал скрижалью, на которой недовольные выцарапывали свои манифесты. В Северной Америке ко всему этому относились абсолютно несерьезно. В любом другом месте сейсмический гул звучал бы куда более зловеще.

Я внимательно следил за происходящим.

В течение двух лет я работал в научно-исследовательском подразделении «Кэмпион-Миллер» за пределами Сент-Пола и писал патчи для саморазвивающейся программы коммерческого взаимодействия. Потом меня перевели в центральный офис, где я присоединился к команде, делавшей ту же самую работу на гораздо более безопасном материале – собственном закрытом исходном коде Кэмпион-Миллер, живом сердце нашей основной продукции. Обычно я ездил в офис на машине, но в особенно холодные зимние дни перебирался в новую надземку, в эту алюминиевую полость, в которой жители пригородов перегревались и потели, а в воздухе смешивались запахи тел и лосьона после бритья. Город бледным силуэтом проступал на запотевших окнах.

(В одну из таких поездок я заметил молодую женщину, сидевшую в машине, на ней была бейсболка с надписью „ДВАДЦАТЬ И ТРИ“ – двадцать лет и три месяца, символический промежуток между появлением Хронолита и предрекаемой им победой. Женщина читала потрепанный том «Непонятнее самой науки», изданный лет шестьдесят назад. Мне захотелось подойти и спросить, что заставило ее вооружиться этим тотемом, этим отголоском моего собственного прошлого, но не позволила застенчивость. Да и как сформулировать такой вопрос? Больше я ее никогда не видел.)

Иногда у меня случались романы. Больше года я встречался с девушкой из отдела контроля качества – Аннали Кинкейд, которая любила бирюзовый цвет и Новую драму и испытывала живой интерес к текущим событиям. Она таскала меня по лекциям и чтениям, которые я иначе проигнорировал бы. В конце концов, мы расстались, потому что у нее были серьезные и сложные политические убеждения, а у меня их не было; я оставался Куанонаблюдателем, иначе говоря, политическим агностиком.

Но по крайней мере однажды мне удалось произвести на нее впечатление. Она воспользовалась аккредитациями, полученными кем-то в «Кэмпион-Миллер», и ухитрилась провести нас на университетскую конференцию «Хронолит: научные и культурные аспекты». (На этот раз инициатива исходила от нас обоих. Ну, больше от меня. Аннали уже начала протестовать против фотографий Хронолитов, которыми я украсил свою спальню, и скачек со съемками монументов, захламивших компьютер.)