Домби и сын - Чарльз Диккенс (1848)

– Уолтер! – сказал он, пригладив волосы (они были редкие) своим крючком, а затем указав им на мастера судовых инструментов: – Смотрите на него! Любите! Чтите! И повинуйтесь![10] Перелистайте свой катехизис, покуда не найдете этого места, а когда найдете, загните страницу. За ваше преуспеяние, мой мальчик!

Он был до такой степени доволен и своей цитатой, и ссылкой на нее, что невольно повторил эти слова вполголоса и добавил, что не вспоминал о них вот уже сорок лет.

– Но ни разу еще не случалось в моей жизни так, чтобы два-три нужных слова, Джилс, не подвернулись мне под руку, – заметил он. – Это оттого, что я не трачу лишних слов, как другие.

Такое соображение, быть может, напомнило ему о том, что и он, подобно отцу юного Норвала, должен «увеличивать свои запасы». Как бы то ни было, но он умолк и не нарушал молчания, покуда старый Соль не пошел в лавку зажечь свет, после чего он обратился к Уолтеру без всяких предварительных замечаний:

– Полагаю, он бы мог сделать стенные часы, если бы взялся?

– Я бы этому не удивился, капитан Катль, – ответил мальчик.

– И они бы шли! – сказал капитан Катль, чертя в воздухе своим крючком нечто вроде змеи. – Ах, Боже мой, как бы шли эти часы!

Секунду-другую он был, казалось, совершенно поглощен созерцанием хода этих идеальных часов и сидел, глядя на мальчика, словно лицо у него было циферблатом.

– Но он начинен науками, – заметил он, указывая крючком на запас товаров. – Посмотрите-ка сюда! Здесь целая коллекция для земли, воздуха, воды. Все здесь есть. Только скажите, куда вы собираетесь! Вверх на воздушном шаре? Пожалуйте. Вниз в водолазном колоколе? Пожалуйте. Не угодно ли вам положить на весы Полярную звезду и взвесить ее? Он это для вас сделает.

На основании таких замечаний можно заключить, что уважение капитана Катля к запасу инструментов было глубоко и что он не улавливал или почти не улавливал разницы между торговлей ими и их изобретением.

– Ах, – сказал он со вздохом, – прекрасная это штука иметь понятие о них. А впрочем, прекрасная штука – и ничего в них не понимать. Право же, я не знаю, что лучше. Так приятно сидеть здесь и чувствовать, что тебя могут взвесить, измерить, показать в увеличительном стекле, электризовать, поляризовать, черт знает что с тобой сделать, а каким образом – тебе неизвестно.

Ничто, кроме чудесной мадеры в соединении с благоприятным моментом (которым надлежало воспользоваться для усовершенствования и развития ума Уолтера), не могло бы развязать ему язык для произнесения этой удивительной речи. Казалось, он и сам был изумлен тем, как искусно его речь вскрыла источники молчаливого наслаждения, которое он испытывал вот уже десять лет, обедая по воскресеньям в этой гостиной. Затем он обрел рассудительность, взгрустнул, задумался и притих.

– Послушайте! – входя, воскликнул предмет его восхищения. – Прежде чем вы получите свой стакан грога, Нэд, мы должны покончить с этой бутылкой.

– Держись крепче! – сказал Нэд, наполняя свою рюмку. – Налейте-ка еще мальчику.

– Больше не надо, благодарю вас, дядя!

– Нет, нет, – сказал Соль, – еще немножко. Мы допьем, Нэд, эту бутылку в честь фирмы – фирмы Уолтера. Что ж, быть может, когда-нибудь он будет хозяином фирмы, одним из хозяев. Кто знает. Ричард Виттингтон женился на дочери своего хозяина.

– «Вернись, Виттингтон, лондонский лорд-мэр, и когда ты состаришься, то не покинешь его»[11], – вставил капитан. – Уольр! Перелистай книгу, мой мальчик.

– И хотя у мистера Домби нет дочери… – начал Соль.

– Нет, есть, дядя, – сказал мальчик, краснея и смеясь.

– Есть? – воскликнул старик. – Да, кажется, и в самом деле есть.