Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих - Джорджо Вазари (1550)

В щедрости своей он никому не отказывал и любил своих родителей настолько, что лишал себя многих удобств ради того, чтобы оказать им помощь, хотя сам он жил в почете, пользуясь добрым именем и всеобщим уважением. Бывали случаи, когда он поддавался вспышке гнева, кипевшего в нем с неукротимой силой, однако он скоро отходил, и часто достаточно было четырех жалких слов, чтобы у него на глазах проступили слезы.

Он превыше всякой меры любил искусство скульптуры, и любил его настолько, что ради его широкого, повсеместного распространения он воспитал многих учеников, создав в Италии как бы питомник этого искусства. В числе этих учеников большую известность приобрели: флорентинцы Никколо Триболо и Солосмео, тосканец Данезе Каттанео из Каррары, достигший высшего совершенства не только в скульптуре, но и в поэзии, феррарец Джироламо, венецианец Якопо Колонна, неаполитанец Лука Ланча, падуанец, Тициан, Пьетро из Сало, флорентинец Бартоломее Амманати, в настоящее время скульптор и старший мастер великого герцога Тосканского, и, наконец тридентинец Алессандро Витториа, редчайший мастер скульптурного портрета в мраморе, и брешанец Якопо деи Медичи. Все они, неизменно возрождая память о совершенстве своего учителя, создали своим талантом много достойных произведений в разных городах. Его высоко ценили государи, в том числе флорентийский герцог Алессандро деи Медичи, пожелавший услышать его суждение по поводу строившейся флорентийской цитадели. Герцог же Козимо в сороковом году, когда Сансовино по своим делам вернулся на родину, не только попросил его высказать свое мнение о вышеупомянутой крепости, но пытался уговорить его остаться у него служить, предложив ему большое вознаграждение. Когда же он возвращался из Флоренции, феррарский герцог Эрколе задержал его у себя и всеми способами добивался того, чтобы он остался в Ферраре на любых условиях. Однако он так уже привык к Венеции и так хорошо себя чувствовал в этом городе, где прожил большую часть своей жизни, питая особую привязанность к прокураторам, оказавшим ему столько внимания, что отказал и тому и другому. Равным образом приглашал его и папа Павел III, который хотел поставить его на место Антонио да Сангалло во главе строительства собора Св. Петра, о чем усиленно хлопотал монсиньор делла Каза, тогдашний папский легат в Венеции, но все оказалось напрасно, так как Сансовино говорил, что он никогда не променяет образ жизни в республике на то, чтобы оказаться под властью неограниченного монарха. Испанский же король Филипп всячески его обласкал, находясь проездом через Германию в Пескьере, куда приехал и Сансовино, чтобы его увидеть.

К славе он стремился превыше всяческой меры и ради нее тратился на других, нанося этим значительный ущерб своим наследникам, только бы сохранить о себе память. Люди понимающие утверждают, что сколько бы он ни уступал Микеланджело, он все же кое в чем превосходил его, а именно, в передаче одежды и выражении на детских и женских лицах, в чем Якопо не имел себе равных. Действительно, в мраморе ткани у него были тончайшие, отлично положенные, с большими и малыми складками, выявляющими как одетые, так и обнаженные части тела, младенцев же он изображал мягкими и нежными, лишенными тех мышц, которые бывают у взрослых, и с ручками и ножками мясистыми ровно настолько, что они ничем не отличались от живых. Выражение лица у его женщин было ласковым и обворожительным и как нельзя более естественным, в чем могут убедить каждого, кто видит различные Мадонны, созданные им в мраморе или в низком рельефе и находящиеся в разных городах, а также его Венеры и другие женские фигуры.