Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих - Джорджо Вазари (1550)

Когда Россо выполнял эту работу, он жил в Борго деи Тинтори в доме, окна которого выходили в сад братьев святого Креста. Там он потешался обезьяной, ум у которой был скорее как у человека, нежели как у животного, и потому привязался к ней и полюбил ее, как самого себя; а так как она обладала удивительной сообразительностью, он заставлял ее оказывать ему много услуг. И вот случилось так, что животное это влюбилось в одного из его подмастерьев по имени Батистино, очень красивого с лица, и угадывало все его желания по знакам, которые Батистино ей делал. А перед задними комнатами, выходившими в монашеский сад, находилась пергола сторожа, вся увешанная крупнейшими гроздьями санколомбанского винограда; но так как от нее до окна было далеко, молодые люди начали посылать туда обезьяну, а потом на веревке вытаскивали животное с полными охапками винограда. Сторож заметил, как опустошается пергола, но не знал кем, подозревая мышей; он начал следить и, заметив, как спускается обезьяна Россо, рассвирепел и, схватив палку, чтобы ее отколотить, начал к ней подкрадываться на четвереньках. Обезьяна, поняв, что хоть беги, хоть стой, все одно, начала скакать и ломать перголу, а потом, решив броситься на монаха, схватила обеими лапами последние жерди, державшие перголу; но, так как монах все размахивал палкой, обезьяна перепугалась и с такой силой начала трясти перголу, что все жерди и палки вышли из пазов, и пергола вместе с обезьяной обрушилась на монаха, вопившего «помогите». Батистино и другие потянули за веревку и благополучно втащили обезьяну в комнату. Монах же убрался восвояси, залез на свою террасу и начал говорить такие вещи, какие во время мессы не произносятся. Затеяв со злости недоброе, он отправился затем в управление Восьми, флорентийский магистрат, которого очень боялись.

Там он изложил свою жалобу, после чего был вызван Россо, и обезьяну за издевательство приговорили к ношению на заду гири, чтобы неповадно было прыгать по перголам. Так и пришлось Россо привязать к ней железный стержень с валиком, который держал ее так, что она могла ходить у себя дома, но не могла скакать по чужим домам, как раньше. Чувствуя мучения, к каким ее приговорили, обезьяна будто догадалась, что произошло это из-за монаха. И вот начала она каждый день упражняться, прыгая на задних ногах с места на место, а в передних держа гирю, причем часто отдыхала. И своей цели она добилась, ибо, оставшись однажды одна дома, она начала прыгать помаленьку с крыши на крышу в тот час, когда сторож пел на вечерне, и добралась до крыши его кельи. Там, отпустив гирю, она устроила на целые полчаса такие чудные танцы, что не осталось ни одной целой черепицы и ни одного неразбитого горшка и, возвратившись домой, она в течение трех дней слушала, как ругается сторож, мокший под дождем.

Закончив свои работы, Россо отправился вместе с Батистино и обезьяной в Рим, где его ожидали с величайшим нетерпением, ибо там кое-кто видел его рисунки, поистине дивные, так как Россо рисовал божественно и с большой тщательностью.

Там, в церкви Паче, повыше творений Рафаэля, он написал такие вещи, хуже каких не писал всю свою жизнь. Не могу себе и представить, отчего это могло произойти, разве только оттого, что приходилось замечать не только у него, но и у многих других, а именно по той причине (и кажется это чудом и тайной природы), что если кто меняет страну и местожительство, то будто меняет всю свою природу, способности, нрав и привычки настолько, что становится иной раз похожим не на самого себя, а на кого-то другого, ошалелого и сбитого с толку. Так могли подействовать и на Россо римский воздух и удивительные произведения архитектуры и скульптуры, которые он там увидел, а также живопись и статуи Микеланджело; может быть, они и внесли в него смятение: ведь они заставили и Бартоломео из Сан Марко, и Андреа дель Сарто бежать из Рима, не сделав там ничего.