Протекционизм и коммунизм - Фредерик Бастиа (2011)

Признайте, что если бы язык законов претендовал на точность, эту статью следовало бы сформулировать так:

«Министру сельского хозяйства и торговли разрешается в 1849 г. вытащить 10 миллионов из карманов работников, которые нуждаются в этих деньгах и которым эти деньги принадлежат, и переложить их в карманы других работников, которые тоже нуждаются в деньгах, но эти деньги им не принадлежат».

Разве не есть такой акт коммунистический, разве не составляет он сути коммунизма?

Какой-нибудь мануфактурщик или фабрикант, готовый скорее умереть, чем буквально вытащить мелочь из чужого кармана, совершенно спокойно предъявляет законодателям требование: «Примите закон, поднимающий цену на мое сукно, мое железо, мой каменный уголь и позволяющий мне опустошать карманы моих покупателей». И поскольку руководимый им мотив заключается в том, что он недоволен уровнем своих прибылей, получаемых им в условиях свободного обмена или свободы обмена (это одно и то же), поскольку мы в общем все недовольны нашими прибылями и заработками и склонны обращаться к законодателям, то ясно, по крайней мере ясно для меня, что если законодатели не поспешат ответить: «Это нас не касается, мы призваны не ущемлять, а гарантировать собственность», – то, повторяю, ясно, что мы попали в самую гущу коммунизма. При этом средства и способы, применяемые государством, могут быть разными, но цель одна и принцип один.

Предположим, я предстаю перед Национальным собранием и заявляю: «У меня такое-то ремесло, мои прибыли меня не устраивают. Поэтому прошу вас принять декрет, разрешающий господам сборщикам налогов изымать в мою пользу по одному крохотному сантиму у каждой французской семьи». Если законодатели примут мое предложение, то можно, при желании, усматривать в этом лишь единичный факт узаконенного ограбления, который еще не заслуживает того, чтобы называться коммунизмом. Но если за мной один за другим потянутся все французы с такой же просьбой, а законодатели тоже пойдут им навстречу ради достижения официально признанной цели обеспечить равенство достояний, то в таком принципе и в результатах его проведения в жизнь я усматриваю – да и вы не можете не усматривать – полновесный коммунизм.

Тут не имеет особого значения, как именно законодатели реализуют свой замысел, пользуются ли они услугами таможенников или сборщиков налогов, вводят ли они прямую контрибуцию или косвенный налог, ограничения или премии. Полагают ли они, что им дозволено брать и давать без всякой компенсации? Думают ли они, что их миссия заключается в обеспечении равновесия прибылей? Действуют ли они по убеждению? Одобряет ли или даже провоцирует ли их действия основная масса публики? Если да, то я утверждаю, что мы катимся к коммунизму, сознавая это или не сознавая.

И когда мне говорят, что государство всегда действует не в пользу всех на свете, а лишь в пользу некоторых классов, я отвечаю: в таком случае оно нашло способ получить коммунизм, притом в наихудшем его виде.

Я чувствую, сударь, что эти мои выводы не так уж трудно поставить под сомнение, перемешав между собой разные вещи. Мне могут привести факты вполне законного и правомерного управления, случаи, когда вмешательство государства справедливо и полезно. Затем, проведя сугубо внешнюю аналогию между этими случаями и теми, против которых я восстаю, меня упрекнут в неправоте и скажут: либо вы не должны усматривать в протекции коммунизм, либо вам придется видеть коммунизм во всех действиях правительства.

Я не хочу попадаться на такую уловку. Поэтому я считаю себя обязанным точно указать, при каких обстоятельствах вмешательство государства приобретает коммунистический характер.