Все посмотрели на меня, то есть почти все. Салли закатила глаза и уставилась в какую-то точку над моим столом – похоже, эта точка ее особенно раздражала.

– Почему вы ничего не говорите? – спросил я мистера Бартлетта.

Он смущенно поерзал в кресле, словно не привык привлекать к себе такое внимание.

– Я понял, что в обществе Салли лучше вообще ничего не говорить, поскольку всё, что я говорю, обычно неправильно.

– Неправильно? – переспросил я. – И что, например?

– Честно? Понятия не имею, но что бы я ни сказал, оказывается не тем, чем надо.

Я посмотрел на Салли, чье полное боли лицо выглядело одновременно оскорбленным, обиженным и надменным.

– Да, ее легко обидеть, – сказал я. – Она просто рождена для того, чтобы обижаться.

Салли одарила меня одним-единственным злобным взглядом и отвернулась.

– Ух ты, – продолжил я. – Отлично. Таким взглядом ты могла бы убивать мух. Как органический инсектицид, полностью био-разложимый и углеродно-нейтральный.

Папа засмеялся.

Салли – нет.

– Значит, вы действительно не разговариваете в ее присутствии?

– Конечно, я не всегда молчу, но стараюсь свести общение к минимуму.

– Почему? Боитесь сказать что-нибудь не то?

Он кивнул.

Я хорошо его понимал. Он был как солдат в Первую мировую, который отказывался покидать траншею и идти в атаку на немецкие окопы по одной простой причине – все, кто это сделал до него, были сметены огнем немецких пулеметов.

Именно это я и сказал:

– Вы – как солдат в Первую мировую, который отказывается покидать траншею и идти в атаку, потому что, как только вы вылезете, вас тут же накроет пулеметная очередь.

Он засмеялся:

– Похоже, так и есть.

– С одной поправкой: у немцев были настоящие пули, а у Салли – просто блеф. Она стреляет холостыми, и надеется, что все вокруг испугаются, попрячутся и ничего не заметят.

Салли посмотрела на меня и снова фыркнула.

– Вот, – сказал я ее отцу, показывая рукой на себя и на кресло, – ни крови, ни внутренностей, всё чисто.

Она злобно посмотрела на меня, но не оставила ни царапины.

– Под таким углом я на это никогда не смотрел, – улыбнулся он.

– Не беспокойтесь, что вы скажете что-то неправильное. Нет такого понятия – «правильное». Просто говорите и смотрите, что из этого выйдет. Если вы позволите ее блефу загонять вас в молчание, то будете сидеть в траншее годами. Поднимайтесь на бруствер и начинайте плясать джигу. Вы должны вовлечь врага в остроумный обмен любезностями или даже нелюбезностями. Что бы вы ни делали, не позволяйте нескольким холостым очередям обманывать вас, вынуждая пригибать голову. Ей требуется, чтобы вы руководили, а не пятились.

Несколько секунд он обдумывал мои слова, а потом посмотрел на дочь.

– Это правда? – спросил он.

– Нет, – отрезала она.

Он взглянул на меня, и я подбодрил его кивком.

– А по-моему, правда, – продолжил он. – Отныне я буду говорить всё, что думаю, а ты будешь учиться с этим жить.

Она вздохнула так, как вздыхают, если рядом сидит невероятно глупый, надоедливый человек, и сползла вниз в кресле.

– Я считаю, что тебе надо задуматься над тем, как ты говоришь со своей мамой, – сказал мистер Бартлетт.

После этого слон встал, поправил подтяжки и вышел из комнаты.

Итоги Разговоры с девочками

• Прилагайте усилия.

• Не пытайтесь все время решать ее проблемы.

• Задавайте больше вопросов.

6

Кризис девочек – к сожалению, вы все пропустили, уже слишком поздно