— Однако быстро же капитан Ладлоу закончил свой поход! — не в силах совладать с охватившим ее чувством радости, вслух произнесла девушка. — Я, кажется, соглашусь с дядюшкой в том, что королеве дурно служат.

— Нелегко верно служить даже одной госпоже, — раздался вдруг чей-то голос из растущих под окнами кустов. — Но, служа двоим, можно навлечь немилость обеих…

Алида отпрянула и в то же мгновение увидела перед собой капитана «Кокетки». Прежде чем перепрыгнуть через разделявшие их низенькие перила, молодой офицер попытался прочесть в глазах девушки ее мысли; затем, то ли неправильно истолковав ее взгляд, то ли будучи слишком уверен в себе и в своих надеждах, он перескочил через перила в гостиную.

Хотя прекрасная дочь гугенота не привыкла к тому, чтобы в ее жилище входили столь бесцеремонно, на ее лице не выразилось ни удивления, ни испуга. Только кровь прилила к ее щекам да глаза, блеск которых никогда не затухал, засверкали еще ярче. Ее стан выпрямился, и она приняла решительный и надменный вид.

— Я слышала, что капитан Ладлоу завоевал славу храбреца в абордажных схватках, — холодно произнесла она, — и надеялась, что его честолюбие вполне удовлетворено лаврами, завоеванными в сражениях с врагами отечества!..

— Тысячу извинений, прелестная Алида, — перебил молодой человек. — Вы знаете, какие старания прилагает ваш ревнивый дядюшка, чтобы воспрепятствовать моему желанию побеседовать с вами.

— Однако все усердие олдермена ван Беверута оказывается тщетным, ибо он ошибочно считал, что положение и пол его опекаемой защитят ее от подобных сюрпризов!

— О Алида, вы капризнее ветра! Вам отлично известно, как претит вашему опекуну мое ухаживание за вами. А вы еще обижаетесь на меня за то, что я вынужден нарушить этикет. Я надеялся, вернее даже сказать — уверовал, полагаясь на содержание вашего письма, за которое тысячу раз благодарен вам, что… Не разбивайте так жестоко моих надежд!.. Возможно, они безрассудны, но…

Румянец, схлынувший было с лица девушки, вновь стал гуще, и на мгновение могло показаться, что ее решительность поколеблена.

Но после мгновенного раздумья она твердо, хотя и не без чувства, промолвила:

— Капитан Ладлоу, рассудок подсказывает женщинам необходимость соблюдать строгие приличия. Отвечая на ваше письмо, я руководствовалась скорее добрыми чувствами, чем благоразумием, и вижу, что вы заставляете меня раскаиваться в моем поступке.

— Пусть позор падет на мою голову, пусть наказанием мне будет презрение всего прекрасного пола, если я заставлю вас раскаяться в том, что вы доверились мне! Но разве у меня нет оснований жаловаться на ваше непостоянство? Разве мог я ожидать столь сурового выговора за вполне простительное желание выразить вам свою глубокую благодарность!

— Благодарность? — повторила Алида с неподдельным изумлением. — Слишком сильно сказано, сэр! Я всего-навсего дала вам томик стихов для прочтения — простая любезность, не требующая благодарности.

— Или я неправильно понял содержание письма, или сегодня день ошибок! — воскликнул Ладлоу, стремясь скрыть досаду. — Но нет! Письмо, написанное вашей рукой, опровергает вашу холодность. Клянусь честью моряка, я скорее поверю тому, что вы написали его по зрелом размышлении, чем из недостойного вас каприза. Вот это письмо, Алида. Мне нелегко будет расстаться с надеждой, которую оно вселило, в меня.