Медный всадник - Полина Саймонс (2001)

– Таня, – настойчиво твердил Дмитрий, – Таня, ты меня слушаешь?

– Да, разумеется. – До чего же неприятно он орет. Почти визжит.

– Ты чем-то расстроена? Или отвлеклась?

– Нет, вовсе нет. Хороший вечер, верно?

– Может, возьмешь меня под руку? У тебя такой вид, словно сейчас упадешь.

– Это точно, – подтвердила Даша, мельком глянув на сестру. – И потеряшь сознание.

Ночью в постели Татьяна натянула одеяло на голову и притворилась, что спит, хотя Даша легонько подтолкнула ее, прошептав:

– Таня! Таня, ты спишь?

Она не хотела откровенничать с Дашей в темноте. И мечтала об одном – громко произнести вслух его имя: Шура. Шурочка.

7

В пятницу она, словно очнувшись, заметила, что на заводе осталось совсем мало рабочих. Только очень молодые вроде нее и очень старые. Мужчины-руководители все были старше шестидесяти.

Первые пять дней войны с фронта поступало подозрительно мало новостей. Дикторы прославляли мощь Красной армии и ничего не говорили о продвижении или отступлении германских войск. Не было также упоминаний об опасности, грозившей Ленинграду, или об эвакуации. Радио не выключалось ни на минуту. Татьяна работала под непрерывный звон сыпавшихся на конвейер патронов.

Думать она могла только о той минуте, когда часы пробьют семь.

За обедом по радио объявили, что со следующей недели вводятся карточки. Кроме того, Красенко сказал, что, возможно, с понедельника у них начнется военная подготовка, а рабочий день удлинится еще на час.

Перед уходом Татьяна долго и безуспешно скребла руки, пытаясь смыть запах керосина. Спеша к воротам, она подбирала подходящие слова, чтобы поведать о своей тоске, но, увидев, как нетерпеливо мнет Александр фуражку в руке, забыла обо всем и бросилась ему навстречу. Они перешли дорогу и направились к улице Говорова.

– Давай немного пройдемся, – попросила Татьяна, не веря собственным ушам. Неужели она отважилась на такое? Но ведь в выходные они вряд ли увидятся!

– Немного – это как?

Татьяна набрала в грудь воздуха:

– До дома.

Они медленно брели по опустевшим улицам, никто не обращал на них внимания. Всем они были безразличны. Справа лежали трамвайные пути и поля, слева поднимались цехи Кировского. Ни воздушных налетов, ни пикирующих самолетов, только слабеющее вечернее солнце в небесах. И ни единой души.

– Александр, а почему Дима не офицер, как ты?

Он немного помедлил, прежде чем ответить:

– Дима хотел стать офицером. Мы вместе поступили в военное училище.

Этого Татьяна не знала. Дмитрий особенно не распространялся о себе.

– Но не выдержал. Просто не вынес.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Он не мог долго оставаться под водой без того, чтобы не впасть в панику, не мог задерживать дыхание, не мог командовать людьми, терял самообладание, не мог совершать марш-броски, сделать пятьдесят отжиманий подряд. Просто не мог. Но он не такой уж плохой солдат. Можно сказать, довольно приличный. Просто не создан для того, чтобы быть офицером.

– Не то что ты! – восторженно выдохнула Татьяна.

Александр весело покачал головой:

– Я слишком неукротимый воин.

Прямо перед ними остановился трамвай. Они неохотно сели.

– А что испытывает Дмитрий?

Татьяна больше не старалась избегать Александра, когда при каждом новом толчке ее бросало на него. Теперь она, затаив дыхание, ждала этих толчков и в очередной раз придвигалась все ближе. Он неизменно успевал поддержать ее. Сегодня он долго не снимал руки с ее талии, сделав ей знак продолжать. Но она не могла, пока он не убрал руку.

– Хочешь сказать, как он относится к тому, что не стал офицером?

– Нет. К тебе. Что ты обо всем этом думаешь?

Трамвай остановился. Александр поспешно поддержал Таню под руку. По ее телу прошел озноб. Он немедленно отпустил ее и продолжил:

– По-моему, Дмитрий считает, что мне слишком легко все достается.