Медный всадник - Полина Саймонс (2001)

– Ну и, конечно, он потерял сознание. Едва не пошел ко дну. Я увидела, как он опускается вниз, и сначала подумала, что он дурачится. Хотела посмотреть, насколько он сможет задержать дыхание. Я была уверена, что ему до меня далеко. Прошла секунда… еще одна… Наконец я вытащила его из воды. Сама не знаю, откуда силы взялись перевалить его через борт. Он лежал и стонал, что я ударила его слишком сильно. Мне пришлось грести до берега самой. Ну и получила я от родителей, когда те увидели шишку у него на макушке. Меня побили, поставили в угол, а он как ни в чем не бывало заявил, что вовсе не терял сознания и просто притворялся.

Она снова заплакала.

– Знаешь, я все время жду, что появится Паша и скажет, что разыгрывал меня.

– Танечка, чертовы немцы слишком сильно стукнули его веслом на этот раз, – срывающимся голосом выговорил он.

– Знаю. Мне так грустно и одиноко без него…

Она замолчала. Александр лежал, дожидаясь, пока Татьяна успокоится. Она не знает, как ему одиноко без нее.

Она вдруг приподнялась, пытаясь что-то спросить. Он погладил ее по голове, чтобы придать сил.

– Что, Тата?

– Шура, ты заснул?

– Нет.

– Я тосковала по тебе… Каждый раз, выходя из проходной, искала тебя глазами. Ничего, что я так говорю?

– А я тосковал по тебе, – признался Александр, целуя светлый пушок на ее голове. – Ничего, что ты так говоришь.

Она молчала, медленно, нежно проводя рукой по его груди. Он притянул ее ближе. Она застонала от боли. Снова. Еще раз. Проходили минуты. Минуты. Часы.

– Шура, ты спишь?

– Нет.

– Я просто хотела сказать… спасибо, милый.

Глаза Александра смотрели в темноту, словно стараясь увидеть мгновения прошлой жизни: детство, отца с матерью, Баррингтон… Но он ничего не видел. Ничего не чувствовал, кроме прикосновений Татьяны, лежавшей на его затекшей руке и ласкавшей грудь.

Ее пальцы замерли. Легли на его быстро бьющееся сердце. Губы легонько коснулись его рубашки.

Потом она заснула. А вслед за ней заснул и он.

Александр проснулся, когда небо за стенкой палатки окрасилось серо-голубым.

– Таня…

– Я проснулась, – шепнула она, не отнимая руки от его груди.

Он встал и пошел умываться к ручью. К Луге идти было опасно. Немцы стояли в семидесяти пяти метрах, на другом берегу. Пушки и танки были нацелены на советских солдат, спавших с прижатыми к шинелям винтовками. Александру повезло больше: он прижимал к себе Татьяну.

Вернувшись с водой в палатку, он усадил Татьяну, помог умыться и дал хлеба с остывшим чаем.

– Как ты себя чувствуешь? Бодра и весела? – улыбнулся он.

– Да, – пробормотала она, – пожалуй, допрыгаю на одной ножке до Ленинграда.

Судя по исказившемуся лицу, она страшно мучилась.

Александр пообещал скоро вернуться и отправился будить фельдшера: взять какую-нибудь одежду и лекарств. Лекарств не оказалось, но Марк отыскал платье одной из медсестер, погибшей несколько дней назад.

– Слушай, старшина, я прошу всего-то один паршивый кубик морфия, – произнес с досадой Александр.

– У меня его нет! – отрезал Марк. – За кражу наркотиков полагается расстрел. Даже если у нее началось бы внутреннее кровотечение, я все равно не дал бы морфия гражданскому лицу. Что вы хотите: война. А если сейчас принесут раненого офицера?

Александр не ответил.

Он вернулся к Татьяне и натянул на нее платье, стараясь не задеть ни бок, ни ногу.

– Ты очень хороший, – сказала она, положив ладонь на его щеку.

– Ты тоже, – признался он, прижимаясь щекой к ее ладони. – Очень больно? Выпей еще немного водки. Хоть немного заглуши боль.

– Ладно, – согласилась она. – Все, что скажешь.

Он позволил ей сделать несколько глотков.

– Готова в путь?

– Оставь меня. Оставь и уходи. Рано или поздно мне найдут уголок в палатке с ранеными. Люди умирают, места освобождаются.