– Ничего такого… Э-э… Видишь ли, я немного занят.

Он казался подозрительно взволнованным и смущенным. Бросив пить, он стал лучше следить за собой, и теперь его темные волосы были аккуратно убраны с обветренного лба и зачесаны назад. Вокруг усталых глаз собрались морщинки.

– Боб, я не хочу совать нос не в свое дело, – Лилли кивнула на мешок, – но я уже второй раз вижу, как ты тащишь какую-то мерзость через весь город. Наверное, я не имею права спрашивать, но это случайно не…

– Это не человек, Лилли, – перебил ее Боб. – Это просто мясо. Несу его со станции.

– Мясо?

– Кусочки кролика, который угодил в одну из моих ловушек. Просто тушка.

Лилли посмотрела на него.

– Боб, я не…

– Лилли, я дал ему слово, – Боб больше не мог притворяться. Его плечи опустились от отчаяния, может, даже от стыда. – Там эта тварь… бедное, несчастное создание… она когда-то была его дочерью, и я дал ему слово. Я должен его сдержать.

– Боже, только не говори мне…

– В свое оправдание я могу лишь сказать, что он спас мне жизнь, – произнес Боб, опустив взгляд. Из мешка снова капнула кровь. Боб жалко шмыгнул носом.

Лилли с секунду обдумала это, а затем сказала очень мягко, но очень уверенно:

– Покажи мне.

Глава двадцать вторая

Боб повернул ключ и распахнул дверь, и Лилли вслед за ним вошла в квартиру, переступив порог святилища Губернатора.

Она остановилась в провонявшей гнилью прихожей. Все еще держа в руке мешок с мясом, Боб зашел за угол и скрылся в гостиной, но Лилли не сдвинулась с места, осматривая жалкие остатки свидетельств личной жизни Губернатора.

С момента своего приезда в Вудбери Лилли Коул всего несколько раз бывала в берлоге Губернатора, причем каждый из ее кратких визитов сопровождало ужасное беспокойство. Она помнила доносившиеся из других комнат характерные звуки – тяжелое дыхание, слабое бряцанье металла и странное бурление, намекавшее на существование домашней лаборатории на кухне, – но сейчас, стоя в коридоре со скрещенными на груди руками и слыша те же самые звуки, она практически не чувствовала ни отвращения, ни гадливости, которые одолевали ее раньше.

Все здесь было пронизано душераздирающей печалью, которая тяжким грузом легла на плечи Лилли. Исцарапанный деревянный пол, выцветшие обои, завешенные черной парусиной и старыми одеялами окна, единственная лампочка, свисающая с покрытого трещинами оштукатуренного потолка, густой запах плесени и чистящего средства, спертый воздух – все это невероятной тоской скрутило желудок Лилли. Она тяжело вздохнула и попыталась забыть о грусти. Боб позвал ее из гостиной:

– Лилли, проходи… Я хочу тебя кое с кем познакомить.

Его голос слегка дрожал. Боб явно хотел смягчить обстановку. Лилли снова вздохнула, и у нее в голове промелькнула странная мысль: «Человек, который жил в этой квартире, все потерял, и это довело его до ручки, и он оказался здесь, в одиночестве, как изгой в темнице без окон, без удобств и без каких-либо признаков жизни».

Лилли вошла в гостиную и замерла при виде маленького существа, прикованного к противоположной стене. Один вид Пенни Блейк заставил Лилли практически невольно поежиться от ужаса. Холод пронизал ее до костей. По спине пробежали мурашки. Но вместе с этим на девушку нахлынули отчаяние, грусть, даже сострадание.

Непременные атрибуты детства, все еще присущие маленькому монстру, поразили Лилли: две тонкие косички с грязными бантиками обрамляли сморщенное, почерневшее лицо, аккуратное платье с передником было так сильно заляпано слюной, желчью и кровью, что из василькового стало землисто-серым. Боб опустился на колени рядом с девочкой, достаточно близко, чтобы погладить ее по плечу, но в то же время достаточно далеко, чтобы она не достала его своими клацающими прогнившими челюстями.

– Лилли, это Пенни, – произнес Боб с режущей ухо нежностью и вытащил из мешка кусок багряно-красной плоти.