При свете луны - Гилберт Кит Честертон (1911)

Временами, даже без уговоров, Шеп реагировал на Дилана, да и на других, почти как нормальный человек. Но гораздо чаще его приходилось убеждать пойти на контакт, медленно и терпеливо уговаривать услышать собеседника и ответить ему.

Разговор с Шепом часто зависел от того, удавалось ли встретиться с ним взглядом, но юноша очень редко соглашался на такой уровень близости. Он старался избегать прямых взглядов не только из-за психологических проблем, но и в силу патологической застенчивости. Иногда, когда воображение особо разыгрывалось, Дилан практически верил, что уход Шепа от мира, начавшийся в раннем детстве, обусловлен тем, что мальчик заметил за собой способность видеть в глазах другого человека секреты его души… и не мог выносить того, что открывалось ему.

– При свете луны, – повторил Шеп, на этот раз глядя в пол. Шепот стал едва слышным, он запинался на каждом слове.

Шеп редко говорил, никогда не нес белиберду, пусть даже иной раз и казалось, что его слова – белиберда. За каждой его фразой стояли и мотив, и смысл, пусть фраза производила впечатление загадочной, и понимали Шепа далеко не всегда, частично потому, что Дилану недоставало терпения и мудрости, чтобы правильно истолковать слова брата. В данном случае эмоции, сопровождавшие фразу, однозначно указывали на крайнюю важность необходимости общения. Во всяком случае, Шепу очень хотелось, чтобы его поняли, и поняли правильно.

– Посмотри на меня, Шеп. Нам нужно поговорить. Можем мы поговорить, Шеперд?

Шеп покачал головой, возможно отвергая то, что он видел на полу, или отвергая призрака, вызвавшего у него слезы, или отвечая на вопрос брата.

Дилан взял Шеперда за подбородок, мягко поднял голову юноши:

– Что случилось?

Возможно, Шеп читал душу брата, как открытую книгу, но, даже лицом к лицу, Дилан не увидел в глазах Шеперда ничего, кроме тайн, раскрыть которые – задача более сложная, чем расшифровка египетских иероглифов.

И по мере того как глаза юноши очищались от слез, он заговорил:

– Луна, орбита ночи, лунная лампа, зеленый сыр, небесный фонарь, призрачный галеон, яркий странник…

Это знакомое по прошлому поведение, то ли очередная навязчивая идея, связанная с синонимами какого-то слова, то ли всего лишь способ избежать общения, до сих пор иной раз вызывали у Дилана досаду, даже после стольких лет, проведенных с Шепом. И теперь, когда неизвестная золотистая субстанция циркулировала в его крови, а к мотелю могли приближаться безжалостные убийцы, досада быстро переросла в раздражение, даже гнев.

– …серебряный шар, лампа жатвы, царственная хозяйка истинной меланхолии.

Не убирая руку с подбородка брата, настаивая на внимании к себе, Дилан спросил:

– Откуда последнее… из Шекспира? Не цитируй мне Шекспира, Шеп. Лучше ответь на поставленный вопрос. Что случилось? Поторопись, помоги мне. Что там с луной? Почему ты расстроился? Что мне сделать, чтобы поднять тебе настроение?

Исчерпав запас синонимов и метафор для луны, Шеп взялся за второе слово – «свет», произнося все с той настойчивостью, которая придавала словам особое значение:

– Свет, иллюминация, радиация, луч, яркость, свечение, блеск, старшая дочь бога…

– Прекрати, Шеп, – попытался оборвать его Дилан, твердо, но не грубо. – Не говори мне. Говори со мной.

Шеп не отвернулся от брата, просто закрыл глаза, похоронив надежду на визуальный контакт, который мог привести к продуктивному общению.

– …лучезарность, сияние, вспышка, отблеск…

– Помоги мне, – молил Дилан. – Собери свой пазл.

– …сверкание, глянец, лоск…

Дилан посмотрел вниз, на ноги Шепа, в одних носках.

– Надень туфли, пожалуйста.

– …накаливание, белое каление, фосфоресценция…

– Собери пазл, надень туфли. – С Шепердом настойчивое повторение иногда приносило желаемый результат. – Пазл, туфли. Пазл, туфли.