Заезд на выживание - Фрэнсис Феликс, Фрэнсис Дик (2009)

Трехмильная дистанция в Сэндоуне тянется по дорожке вдоль одной стороны ипподрома, сразу после поворота от стартовой линии. Так что лошадям приходится совершить два почти полных круга и при этом преодолеть в общей сложности двадцать два препятствия. Первое, появляющееся вскоре после старта, выглядело совсем плевым. На чем и попадались многие наездники, не только любители, но и профессионалы. Точка приземления здесь отстояла от толчковой точки на значительном расстоянии, отчего многие лошади после прыжка утыкались носами в землю. Однако в начале гонки скорость небольшая, и это давало шанс самым неопытным жокеям на худших в мире лошадях. Они успевали вовремя натянуть поводья, отчего их скакуны послушно задирали головы. И вот все девятнадцать участников благополучно преодолели эту изгородь с «подвохом», затем, набирая скорость, повернули вправо и вышли на самую знаменитую в стипль-чезе комбинацию из семи препятствии. Две изгороди с канавой между ними стояли довольно тесно, затем надо было перескочить через водное препятствие. А уже после него шли печально знаменитые «шпалы» — три изгороди подряд, стоявшие очень тесно, тесней, чем где бы то ни было на британских ипподромах. Почему-то считалось, что если хорошо взять первое препятствие, то и дальше все пойдет как по маслу. А если облажаешься на первом, то жокею и лошади вряд ли удастся добраться до финиша в целости и сохранности.

Три мили — дистанция приличная, особенно по ноябрьской грязи, в конце дождливой осени, и никто из нас не спешил слишком рано прибавлять скорость. И вот все девятнадцать участников, приподнявшись в стременах, держась плотной группой, свернули на первую длинную кривую, где в конце нас поджидало препятствие с канавой и где мы впервые увидели толпы зрителей на трибунах.

Когда я еще только начал участвовать в скачках, меня больше всего поразила изоляция, в которой находятся участники. Да, у касс могут толпиться тысячи и тысячи азартных игроков, стремящихся сделать ставки, потом они валят на трибуны, где стараются перекричать друг друга, выкликая клички и номера, но для наездников эти трибуны с тем же успехом могут быть абсолютно безлюдны. Они слышат лишь топот лошадиных копыт по дерну, тот самый звук, так возбудивший меня еще мальчишкой на первых в жизни скачках в Фонтвелл-парке, и кажется, что этот звук заменяет все чувства. А для зрителя звук этот, то приближается, то удаляется вместе с лошадьми. Есть и другие звуки — хлопанье поводьев или хлыста, клацанье подков, крики жокеев, шорох копыт или шкуры, задевших березовые прутья изгороди, когда животное перелетает над ней на высоте нескольких дюймов. Все это вместе превращает скачки в довольно шумное мероприятие, и разобрать восклицания и слова в этом гаме сложно. Сюда не проникнет ни одобрительный возглас, ни комментарий или замечание по делу. Довольно часто пришедшие к финишу жокеи понятия не имеют о триумфах и провалах своих соперников. Если что-то произошло у них за спиной, они не знают, что именно — ну, допустим, что упал общепризнанный фаворит или же вырвавшаяся из-под контроля лошадь устроила настоящую свалку среда плотно идущих участников. В отличие от «Формулы-1», здесь нет радиосвязи или огромных электронных табло с информацией.

Скорость заметно увеличилась, когда мы отвернули от трибун и начался пологий спуск. Скачка приобретала все более напряженный характер.

Мы с Сэндменом шли по внутренней, более короткой стороне дорожки, едва не задевая ограждение, — впереди на два корпуса или около того двигалось лидирующее трио. И тут вдруг лошадь, идущая прямо передо мной, начала выдыхаться. И я испугался, что мне придется замедлить бег, поскольку деваться было просто некуда — внешнюю сторону дорожки занимали другие скакуны.

— Подвинься ты, черт, дай проскочить! — крикнул я впереди идущему жокею, нисколько, впрочем, не надеясь, что он уступит дорогу. И тут, к моему изумлению, он слегка отодвинулся от ограждения, давая мне возможность продвинуться вперед.