Заезд на выживание - Фрэнсис Феликс, Фрэнсис Дик (2009)

— Кричал на одного свидетеля, грозил кулаком, — ответил я. — Законченный идиот.

Действительно, целый час перед тем, как отправиться в гостиницу, я отчитывал Стива Митчелла в камере, что располагалась в подвальном помеще-йии суда.

— Прости, — жалобно бормотал Стив. — Просто не сдержался. Не выдержал, аж в глазах помутилось. Этот чертов Клеменс скакал на всех моих лошадях. Да он свихнется от радости, если меня осудят. Будет хохотать на всем пути к этому гребаному парадному кругу.

— И все равно не следовало этого делать, — строго сказал я ему. — Это худшее, что ты мог придумать. Ведь теперь судья должен принимать решение, продолжить ли процесс или выпустить тебя. И он ни за что не выпустит, учитывая, как ты безобразно себя вел! Продемонстрировал свой мерзкий характер. И еще он может подумать, что именно в таком припадке бешенства ты и убил Барлоу.

— Прости, извини, ради бога, — снова пробормотал он.

— И еще, — добавил я, решив подсыпать соли на его раны. — Клеменс вовсе не лгал, и я вообще не понимаю, чего это ты на него разорался. Ты часто обзывал Барлоу Иудой. Я сам как-то слышал, в раздевалке.

Стив сидел на простом деревянном стуле в камере и сгорал от стыда и досады. Он далее обрадовался, когда офицер охраны приоткрыл дверь и сказал, что машина пришла и заключенному пора ехать. Возможно, я несколько перебрал с упреками, но, если процесс продолжится, мой подопечный должен сидеть спокойно и тихо в своей клетке вне зависимости от того, что говорится и делается в зале суда.

Элеонор наклонилась и легонько поцеловала меня в губы.

— Выпить хочешь? — спросил я ее. — Уже почти шесть.

— Нет, — ответила она. — Хочу немедленно улечься в постель.

И мы решили совместить оба эти занятия.

Я заказал в номер бутылку шампанского и два бокала.

— Никогда прежде не занималась любовью в тюремной камере, — возбужденно заметила Элеонор, выходя вместе со мной из лифта на одну из галерей крыла «А». — Вообще никогда раньше не была в тюрьме.

— Ну, обычно она выглядят несколько иначе, — заметил я. — Начать с того, что в тюрьме всегда дурно пахнет. Спертый воздух с примесью дезинфекции. Запах немытых тел. Заключенные почти никогда не принимают душ.

— Фу. — Элеонор брезгливо сморщила носик. А у меня трепетное ожидание встречи вновь

сменилось неуверенностью и волнением. Ко времени, когда мы приблизились к двери в мой номер, я весь дрожал как осиновый лист. А руки тряслись так, что никак не получалось откупорить бутылку шампанского.

— Погоди, дай сюда. — Элеонор забрала у меня бутылку. — Я сама. — Пробка вылетела с хлопком, она разлила щзырящуюся золотистую жидкость по бокалам. — Боже, до чего ж нервный мальчик! — заметила она, когда бокал оказался у меня в дрожащих пальцах.

— Извини, — глухо пробормотал я.

— Не за что извиняться, — сказала она. — Я и сама нервничаю.

Я уселся на край кровати, сбросил туфли и улегся на спину, прямо поверх покрывала. Потом Постучал по твердой пластиковой оболочке корсета под рубашкой.

— И эта чертова штука тоже мешает, — жалобно произнес я.

— Позволь мне за тобой поухаживать, — сказала Элеонор и улеглась рядом.

И она исполнила свое обещание.

Все мое жадное нетерпение развеялось вместе с неоправданными страхами. Наверное, это как кататься на велосипеде, подумал я. Стоит научиться, уже никогда не забудешь, как это делается.

Элеонор помогла мне освободиться от пластикового корсета, а заодно — и всей одежды. Я лежал голый на постели, а она промыла и охладила зудящую кожу, намочив полотенца в ванной. А потом разделась сама и снова улеглась рядом, забравшись под одеяло.

Заниматься любовью со сломанными позвонками — это требовало особой осторожности и нежности. Но мы вскоре обнаружили, что и чувственность, и страсть есть неотъемлемые части этого процесса.