И это все о нем - Липатов Виль Владимирович (1984)

Он, наверное, потому упомянул о театре, что произошло обычное – все, что окружало Веру, уже казалось декорацией. Русская печка была построена декоратором специально для того, чтобы подчеркнуть современность женщины, двухтумбовый стол приспособлен был для того, чтобы отделить женщину от всего мирского, обычного, будничного, а раскладушка декоратору была нужна для того, чтобы подчеркнуть великодушие этой бесстыдно-красивой женщины, рискнувшей появиться в бревенчатом деревенском доме.

Прохоров наклонился вперед, досадуя на то, что туфли не блестели, запорошенные деревенской пылью, наставительно сказал:

– Нельзя, моя милая, быть такой красивой! Это безобразие – вот что я тебе скажу.

Произнося эти слова, Прохоров так любил Веру, что потемнело в глазах и еще сильнее прежнего хотелось броситься к ней, положив голову на плечо, хныкать и рассказывать, какой у него был трудный день, как он боялся идти в дом Столетовых и как ему вообще плохо живется. Но вместо этого Прохоров на шаг отступил от Веры, сделав ироническую гримасу, насмешливо проговорил:

– Мисс Область, ассенизатор и водовоз из Сосновки приветствует вас!

Ох, как это было глупо, подло, мелочно, не по-мужски, но Прохоров ничего не мог поделать с собой и стоял перед Верой с дурацкой улыбкой на лице и тяжелым взглядом.

– Эх, Прохоров, Прохоров! – безнадежно вздохнула Вера. – Неужели все ушло в любовь к хорошей обуви?

Стремительная космическая фигура женщины надломилась, лицо мгновенно потеряло яркость: отвернувшись от Прохорова, Вера подошла к окну, ссутулилась; из-за ее правого плеча в комнату заглядывала луна. Минуту-две Вера молчала, потом медленно повернулась к Прохорову, тоскливо покачав головой, спросила:

– Откуда у тебя комплекс неполноценности, Прохоров? Отчего ты такой слабый? – Она по-бабьи вздохнула. – Это я, Прохоров, пропадаю от комплекса неполноценности, но я – актриса, я с шестнадцати лет живу в нервной, суетной и неверной обстановке борьбы за успех, а ты-то… Ты-то почему защищаешься?… Офицер, человек, делающий мужское, важное дело… Отчего ты-то бросаешься в драку? Это ведь мне надо защищаться от твоей нерешительности, от страха потерять тебя…

Она опять повернулась к окну, еще больше ссутулилась, и луна теперь висела, как серьга, на мочке ее уха.

– Я знаю, я уверена в том, что ты любишь меня, но боишься моей красоты… А она мне не нужна, Прохоров, если тебя нет…

Он неотступно глядел ей в спину, видел жалкие плечи, трогательно согнутую длинную шею, безвольно опущенные руки. Вера казалась ниже, чем была на самом деле, и от этого пилипенковский кабинет уже не казался декорацией: русская печка была только русской печкой, двухтумбовый стол оставался канцелярским столом, а бревенчатые стены не были чужеродными женщине, умеющей вздыхать по-бабьи горько.

– Погибаю я без тебя, Прохоров! – сказала в ночь Вера. – Совсем погибаю… Как мне нужны твоя мужская слабость и неустроенность… О, какой сильной стала бы я, если бы ты перестал защищаться от меня. Я бы горы передвигала, Прохоров, я бы стала самой лучшей актрисой на свете…

Прохоров осторожно подошел к Вере, мягко обнял за плечи, прижался щекой к теплому затылку… Родной запах чистых волос, польских духов «Быть может», длинная нервная спина, любимый завиток волос на шее… Вера осторожно выпрямилась, боясь выскользнуть из прохоровских рук, повернулась медленно, чуточку потеснив его, сама прижалась щекой к его плечу. Голова Веры долго лежала неподвижно, потом он почувствовал, как на плече задвигался ее теплый и нежный подбородок.

– До каких пор я буду завидовать всем твоим друзьям? – тихо просила она. – Они могут звонить тебе в любой час, видеть тебя когда захотят…