Первые леди Рима - Фрейзенбрук Аннелиз

Антоний напрямую отверг как минимум одно из многих обвинений, которые Октавиан выдвинул против него — обвинение в пьянстве, обычный стереотип Востока. Он написал эссе, озаглавленное «О его пьянстве», которое с тех пор утеряно. В письмах своему бывшему зятю он обвинил того в лицемерии, напомнив о собственных поступках Октавиана:

«Что на тебя нашло? Ты возмущаешься, что я сплю с Клеопатрой?.. А что же ты сам? Разве ты предан Ливии Друзилле? Мои поздравления, если, когда прибудет это письмо, ты не будешь в постели с Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Тиценией — или со всеми ими сразу. Разве это действительно так много значит, с кем ты занимаешься любовью?»[105]

Возвращаясь к вопросу о свадьбе своего оппонента, Антоний заявил, что свадьба его соперника на Ливии была проведена «в недостойной спешке», и напомнил Октавиану о временах, когда его друзья организовывали для него очередь из женщин, раздевая их для его осмотра донага, как на рынке рабов.[106]

Точно как на современных выборах составление политического капитала из грешков своих оппонентов было обычной тактикой, используемой соперниками для прихода к власти в республиканском Риме. Самые знаменитые сановники этого периода — Цицерон, Помпей, Юлий Цезарь — все в какие-то моменты обвинялись в соблазнении чужих жен, поэтому в обвинении Антония, что Октавиан нечестен с Ливией, не было ничего необычного. Но оно требовало опровержения, раз Октавиан явно противопоставлял себя Антонию как моральный гарант римских ценностей. Его биограф I века Светоний цитирует объяснения, данные друзьями Октавиана, которые, признавая его неверность, заявляли, что она никогда не мотивировалась бездумной похотью. На деле, соблазняя жен и дочерей своих врагов, он добывал информацию, которая помогала его политической кампании, и таким образом защищал интересы Рима.[107]

Многие из наиболее пафосных римских историй о дурной славе Клеопатры, представленные в поэмах и хрониках, записаны уже после финального сражения между двумя сторонами при мысе Акций. Но они передали нам привкус того обличения, которое в предыдущие годы было целью — настроить общество против Клеопатры, говоря о ее сексуальной и кулинарной ненасытности. Плиний Старший в I веке писал, что Антоний и Клеопатра однажды поспорили, кто сможет устроить самый расточительный банкет, и что Клеопатра победила, бросив одну из своих жемчужных сережек в кубок с уксусом, позволив ей там раствориться, а затем беспечно выпив его.[108]

Такие рассказы отражают длительные усилия римских моралистов, демонстративно оплакивавших ненасытность плутократов, искателей удовольствий, как среди своих современников, так и в предыдущие эры. Сам Плиний Старший сокрушался, что в его дни римляне тратят более 100 миллионов сестерциев в год на жемчуг и духи, привозимые с Востока. Огромные расходы на пищу были особенным источником ярости критиков.[109] Непристойные истории о разнузданных банкетах Антония и Клеопатры и безумных тратах денег взывали к римской морали. Вероятно, одной из самых известных привычек Клеопатры была ее любовь принимать ванну в ослином молоке, чтобы сохранять кожу мягкой. Учитывая тот факт, что привычку принимать точно такую же ванну, как говорят, имели многие женщины позднего Рима, считавшиеся такими же расточительными и развращенными (например, вторая жена Нерона, Поппея), можно предположить, что это было обычным обвинением любой женщины, которую критиковали за оскорбление морали.[110]