Дочь Волка - Виктория Витуорт (2016)

Он вскочил на покрытую попоной спину Хафока и направился к холму, склон которого начинался прямо за двором. Трава в конце лета была высокой и расцвеченной розовыми и золотистыми шапками созревших семян с редкими пятнами последних лютиков; все казалось укрытым сплошным маревом, зеленым с золотом, хотя восточный ветер, шевеливший траву и поднимавший рябь на лугах, был таким же сердитым, как и в последние два дня. Этот ветер и пригнал наконец-то корабль – на несколько недель позже оговоренного срока. Ягнята этого года, которые уже так подросли, что почти не отличались от своих матерей, при его приближении бросались врассыпную, тряся хвостами. Когда он добрался до ряда курганов, с берега воспринимавшихся как гребень холма, он замедлил шаг и оглянулся.

Ему было сорок два года, и половину своей жизни он правил Донмутом. Он пересек всю Нортумбрию вдоль и поперек; он воевал с мерсийцами и людьми из Линдси, чьи земли подступали вплотную к его владениям с северо-востока, с пиктами на севере, за рекой Форт, с воинами Дамбартона на их скале у реки Клайд, воевал даже в далеком Уэльсе. У него были шрамы, подтверждающие это. Но на востоке до самого горизонта простиралась неспокойная сине-серая масса воды, которая сейчас блестела перед ним. Он натянул поводья, разворачивая Хафока в ту сторону, откуда приехал, к крышам зала, хеддерна, жилых помещений, кухни и ткацкой мастерской. Несколько человек латали крышу зала кровельной дранкой. Он обрадовался, заметив во дворе Видиа, который придерживал Мару, помогая Элфрун сесть в седло. Для него было большим облегчением то, что его егерь наконец-то встал на ноги. Не было в Донмуте ни единого человека, которого бы он не ценил. Эти строения, поля и пастбища за ними, торфяники, соляное болото и топь, сотня человек, которые непрерывно работали под его руководством, делая Донмут таким, каким он теперь был, на границе этих и несоленых и соленых, в общем, солоноватых вод, – это и был весь его мир.

Но Донмут был не просто усадьбой с землями вокруг нее. Здесь был монастырь, собирающий богатые пожертвования.

Радмер покачал головой. Из зала монастырь не был виден – его закрывал выступ берега реки. Монастырь располагался в трех милях отсюда, но все же, с точки зрения Радмера, недостаточно далеко, раз аббатом там был Ингельд. При этом Радмер понимал, что его злость на брата вредит ему – и его душе, и его телу.

Ситуацию нужно было изменить.

Вернувшись из Рима, он сделает то, что мать уже давно советовала ему сделать: построит небольшую часовню возле зала. Он уже ясно представлял ее себе. Дом, достойный Бога, оштукатуренный и покрашенный снаружи и внутри, с позолоченным крестом на фронтоне, чтобы, когда он, будучи уже слабоумным стариком, пошатываясь, выйдет из зала, этот сияющий на солнце божественный символ был первым, что бросится ему в глаза.

Абархильд сказала, что это принесет ему утешение. Станет бальзамом для его души. И он будет учиться прощать и попытается примириться со всеми, что так необходимо ему, грешному.

Хафок занервничал и попытался двинуться вперед, и Радмер сильнее натянул поводья.

Старческое слабоумие. Вот тогда у него будет достаточно времени, чтобы покаяться во всех жестокостях и тайных мыслях, чтобы исправиться, прежде чем предстать перед Богом. Ради его семьи, ради Донмута, ради Нортумбрии. Не ради себя самого – во всяком случае, до сих пор таких намерений у него не было. Господь, конечно, поймет его.

Но он еще не старик и не выжил из ума – не окончательно, по крайней мере. Внезапно Радмер почувствовал острое желание ударить Хафока коленями в бока и послать его в головокружительный галоп вниз по склону, к берегу, с ликующими безумными криками, а потом взбежать на корабль и оставить позади все свои тревоги. Но вместо этого он сделал глубокий вдох, позволив себе лишь слабую улыбку, после чего поправил на плечах красный плащ – серебряные наконечники на его завязках мелодично звякнули друг о друга.