Вот уже некоторое время они не говорили друг другу ни слова, а ведь совсем недавно из их уст вырывались стоны, хриплое дыханье, страстные, почти звериные, вопли. Казалось, они в данный момент пребывали в неком постоянно уменьшавшемся пространстве совместного существования, где – если воспользоваться выражением, которое станет известно Джейн лишь гораздо позже, – могли пользоваться только «языком тела». И она чувствовала, что сейчас может говорить только ее тело. И ей вовсе не хотелось подменять свои чувства и ощущения некими фальшивыми словами, тем самым практически сводя все к нулю, только потому, что ей пришло в голову поговорить об этом вслух. Эта странная загадка станет постоянно занимать ее и в последующие годы жизни.

Казалось, любые слова, стоит кому-то из них сейчас произнести их вслух, тут же превратятся в банальность, и все очарование будет разрушено. И они молчали, даже когда Пол занялся самым что ни на есть банальным делом: стал натягивать трусы и носки.

И все же он потихоньку одевался: надел белье и свежую белую рубашку. Это была рубашка под костюм, требующая жесткого воротничка, а не просто чистая рубаха с мягким воротником, вполне пригодная для воскресной прогулки на автомобиле с опущенным верхом. Нет, он выбрал свою, если можно так выразиться, «лучшую воскресную рубашку» – хотя уже тогда подобное определение звучало достаточно старомодно. Джейн смотрела, как он умело, не суетясь, застегивает запонки – маленькие серебряные овалы, сверкающие в солнечных лучах, – как пристегивает воротничок, выбрав не самый жесткий. Он и галстук, оказывается, из гардеробной прихватил – сдержанных тонов, но все же достаточно яркий, цвета синеватой слюды с белыми крапинками. Затем он выбрал булавку для галстука. Неужели это и впрямь настоящий бриллиант, хоть и небольшой, удивилась Джейн. Он еще утром тщательно побрился – Джейн имела возможность это почувствовать – и теперь лишь протер лицо одеколоном.

У нее было такое ощущение, словно он одевается на свадьбу. Но ведь до свадьбы еще далеко, не так ли? И он всего лишь собирается позавтракать со своей будущей женой на берегу Темзы. А поскольку он уже серьезно опаздывает – теперь это представлялось Джейн практически несомненным, – то как, скажите на милость, ему сможет помочь его великолепный внешний вид?

Пол старательно повязал галстук, должное внимание уделив узлу и свисающим концам, затем закрепил его булавкой – и все это, по-прежнему не надевая штанов. Но Джейн даже не улыбнулась. Смеяться она не могла. И все же впоследствии ей станет казаться, что именно это хождение по комнате без штанов, но в рубашке и в галстуке и было стержнем задуманного им маленького спектакля-фарса. Стоило бы ему надеть штаны, и представлению сразу конец. Если бы, конечно, она первой не крикнула ему: «Нет, только не надевай их!»

А теперь он снова ушел в гардеробную и долго там возился, чем-то шурша (он, наверное, решил, что время остановилось, думала она), но через несколько минут вернулся в спальню уже полностью одетый – в брюках, пиджаке, туфлях. Даже шелковый платочек выглядывал из кармашка, в точности подобранный к галстуку.

Так, значит, он всего лишь никак не мог решить, какие брюки ему выбрать? Те, что были на нем с утра и теперь, измятые, валялись в кресле, куда он их так небрежно швырнул, или же другие, тщательно выглаженные и аккуратно висевшие в гардеробной? Этого ей никогда не узнать. И у нее никогда уже не будет возможности сказать ему что-нибудь вроде: «Что-то больно долго ты брюки надеваешь», чтобы он мог в ответ либо остроумно пошутить, либо дать какое-то объяснение, либо просто согласиться: «Да, правда, Джей. Что-то я действительно долго с ними возился».

И до чего же это нелепое слово: «брюки»!